Понятие литературной нормы

Нормирован ность- один из самых важных признаков литературного языка. Этот признак становится релевантным с начала национального периода развития и существования литературного языка.

Согласно толковым словарям русского языка, норма означает «узаконенное установление. Обычный, признанный обязательным порядок, состояние». В значении слова отражается, что норма проявляет себя в использовании языковых средств по предпочтительным и принятым правилам, в соответствии с традициями и вкусами определенного периода развития языка и культуры его носителей.

Выработанные современной наукой определения нормы разнообразны, часто дискуссионны, поскольку обусловлены различными лингвистическими подходами (коммуникативным, стилистическим и т. д.) и критериями (общеобязательностью, типичностью и т. д.) нормы^[1] ^[2]. Но в основе своей все они опираются на определение, предложенное в 50-х годах XX в. С. И. (Ожеговым: «...норма— это совокупность наиболее пригодных (“правильных”, “предпочитаемых”) для обслуживания общества средств языка, складывающихся как результат отбора языковых элементов (лексических, произносительных, морфологических, синтаксических) из числа сосуществующих, наличествующих, образуемых вновь или извлекаемых из пассивного запаса прошлого в процессе социальной, в широком смысле, оценки этих элементов»¹. Это определение, учитывающее историческую обусловленность и динамический характер нормы, стало классическим.

Соглашаясь с тем, что нормы обеспечивают целостность и общепонятность литературного языка (его существеннейшие и ценные качества), ученые устанавливали различные критерии языковой нормативности.

Количественный критерий выдвигает на первый план частоту употребления того или иного слова, формы, типа написания, модели предложения и т. д. Но абсолютизировать статистические, формальные данные при установлении нормы нельзя. Языковая норма есть «прежде всего явление типическое, т. е. соответствующее сущности данного социально-исторического явления, а не просто наиболее распространенное, часто повторяющееся, обыденное», — подчеркивал Ожегов, считавший языковую норму исторически обусловленным фактом, подвижной категорией^[3] ^[4].

Критерий целесообразности, применительно к речевой ситуации рассмотренный В. Г. Костомаровым и А. А. Леонтьевым,

характерен для установления нормы в практической речевой деятельности. «С одной стороны, это... эффективность той или иной языковой формы для понимания высказывания вообще, а с другой — ее пригодность, оправданность в данной, конкретной речевой ситуации»^[5]. По принципу целесообразности учитываются «полезные свойства языковых единиц», под которыми понимаются облегчение произношения, упрощение парадигм склонения или спряжения, устранение грамматической омонимии, а также культурно-историческая и эстетическая значимость данного способа выражения^[6].

Сторонники взглядов А. А. Шахматова предлагают решать вопрос нормы не научным анализом, а «ссылкой на авторитетность источников», что предполагает исследование массива текстов (или картотек) выдающихся мастеров слова¹. Для истории русского литературного языка изучение роли образцовых текстов в формировании норм оказывается первостепенным. А. Н. Островский подчеркивал их значение, говоря о творчестве А. С. Пушкина. По его словам, поэт отразил в своих текстах новый подход к отбору средств языка, обеспечивающий легкость восприятия его произведений и наслаждение ими, чему достойно было подражать: Пушкин «оставил нам образцы, равные образцам литератур зрелых, образцы совершенные по форме и по самобытному, чисто народному содержанию»^[7] ^[8].

Однако и ориентир на авторитетные источники оказывается небесспорным: при определении нормативного как образцового необходимо вычленять речь персонажей в художественных текстах, не привлекать произведения, в которых голос автора приглушен или не звучит, потому что они написаны в манере сказа (стилизованы), отмечать эстетически оправданное использование ограниченных в употреблении, сниженных средств, т. е. всего, что не отвечает требованию общепринятости, общепонятности. Например, сложно выделить так называемые образцовые тексты среди художественных произведений конца XX — начала XXI в.

Тем не менее благодаря образцовым текстам науке удалось сделать выводы о социально-функциональной нагрузке различных средств каждого из языковых уровней в творческой речевой практике. «Пушкинские просвирни, — писал Л. В. Щерба, — помогли нам избавиться от мятлевских де Курдюковых, т. е. от бессмысленной иностранщины, и мы имеем в современном русском языке элементы весьма разнородные по происхождению, но спаянные в единую сложную систему. Эта разнородность и обусловила оригинальность нашей языковой культуры»^[9].

В истории русского литературного языка нормы письменной речи оформились раньше, чем речи устной. Норма складывалась и в то же время запечатлевалась в текстах (отражая их качества), которые признаются лучшими и достойными подражания образцами речи, т. е. именно в сфере литературного языка.

Ядро литературной нормы составляют нейтральные, активно употребляемые языковые средства. Выдвижение какого-либо средства лексического или грамматического уровня, какой-либо грамматической или фонетической формы как активно употребляющихся в авторитетных текстах на позиции единицы нормированной и рекомендуемой для широких сфер использования квалифицирует такую единицу как нормативную.

Нормативность языкового факта признается на основе таких признаков, как:

1) регулярность и широта употребления;
2) соответствие языкового факта, способа выражения системе литературного языка на определенном этапе его развития;
3) общественное одобрение¹.

Нормативность закрепляется кодификацией, которую можно назвать официальной формой одобрения. Кодификация норм предполагает фиксацию правил в грамматиках, отражение в учебниках, справочниках, словарях. Так, нормы современного правописания узакониваются «Правилами русской орфографии и пунктуации», утвержденными Академией наук СССР, Министерством высшего образования СССР и Министерством просвещения РСФСР в 1956 г. Кодификация «как признак нормы литературного языка обусловливает высокую степень императивности литературной нормы и ее значительную стабильность»^[10] ^[11].

Из трех возможных кодифицирующих подходов, т. е. предписывающего (нормы устанавливаются, регулируются и регламентируют), отражающего (нормы фиксируются и характеризуют состояние литературного языка), прогнозирующего (нормы обнажают внутренние тенденции развития литературного языка и направляют), у истории русского литературного языка предметный интерес вызывают второй и третий, тогда как первый — в большей степени в поле внимания культуры речи^[12].

Каждый из подходов доминирует в какой-то период в зависимости от состояния литературного языка и его социальной базы. Не только особенности национального развития, но и внешние факторы влияют на формирование одобренного традициями отношения к норме.

Параллельное функционирование книжно-славянской и народно-литературной разновидностей литературного языка в XI в. или сближение письменного языка с диалектами в период феодальной раздробленности Руси в XII—XIV вв. не способствовали формированию единых норм. Необходимость в создании общих языковых норм отразилась в деловом языке земель, в XIV—XVII вв. объединяющихся вокруг Москвы в централизованное государство с сильной властью. И это засвидетельствовали тексты памятников.

Накопление нового и ревизия предшествовавшего социально-культурного опыта требуют выработки предписывающих норм, что выявилось в эпоху бурного всестороннего развития России в XVIII в. Это период формирования нации, следовательно, становления национального литературного языка. К 40-м годам XVIII в., когда «русская культура еще не выработала устойчивой системы литературно-языковых стилей и жанров, хотя уже с Петровской эпохи стали рельефно обозначаться новые формы литературного выражения»¹, назрела необходимость создать российскую грамматику, где были бы представлены различные языковые нормы. Требовалось и учение о стилях, уместных для разных сфер использования языка, которое и создал М. В. Ломоносов, закрепивший определенные стилистические ресурсы за конкретными стилями и жанрами.

В начале XIX в. установились литературные нормы, отразившие пушкинский принцип народности языка. Они совершенствовались во второй половине века, в основном в текстах произведений великих русских писателей. Оформление общелитературных норм осуществлялось с учетом двух вариантов — московской нормы как общенациональной и петербургской как книжно-литературной. Нормы способствовали воспитанию языкового вкуса и созданию ценностных ориентиров у демократизирующейся массы пользователей русского литературного языка.

Укреплению норм содействовали их регулирование, которое осуществлялось деятельностью лингвистов, представлявших активно развивавшиеся научные школы Москвы, Санкт-Петербурга, Казани, а также издание нормативных словарей.

Дальнейшая демократизация литературного языка, распространение дву- и многоязычия населения СССР в 50-е годы XX в. мотивировали установление строгих литературных норм, их кодификацию. Предписывающие нормы доминировали вследствие проводившейся в 50—70-е годы XX в. государственной политики в области образования и культуры. Диктуя устойчивые правила использования языковых единиц, они сдерживали жаргонизацию, неоправданную профессионализацию и неологизацию речи.

Наличие регламентирующих норм позволяет говорить о существовании кодифицированного литературного языка, являющегося обработанным языком, нормы которого закреплены в словарях, справочниках, научной и учебной литературе и способствуют воспроизведению в устной и письменной речи образцового варианта литературного языка.

В нормативном использовании языковых единиц и их форм проявляются особенности, проистекающие из свойств собственно языковой системы, с одной стороны, и особенности, отражающие традиции и правила, одобренные в речевой практике, — с другой. Первыми объясняется тот факт, что нормы складываются и существуют как явление системное, т. е. проявляются на всех языковых уровнях: фонетическом, словообразовательном, лексическом, морфологическом, синтаксическом. Данный аспект нормы обусловлен парадигматикой языковых единиц, их синтагматическими свойствами (сочетаемостью), способностью изменяться (эволюционировать). Нарушение языковых норм обнаруживается в неграмматичности речи, а нарушение традиций узуса приводит к неестественности, неидио- матичности. «Норма — это не только социально одобряемое правило, но и правило, объективированное реальной речевой практикой, правило, отражающее закономерности языковой системы и подтверждаемое словоупотреблением авторитетных писателей»^[13]. Норма, которая связана с регулирующей ролью носителей языка, предполагает оценочность.

Для нормы характерны такие свойства, как системная обусловленность (т. е. соответствие возможностям языковой системы), относительная устойчивость, общественный характер (который предполагает социальную стимулируемость, распространенность, воспроизводимость, общеупотребительность), кроме того, функциональная роль эталона речи¹. Все эти свойства также указывают на историческую обусловленность и изменчивость нормы.

Поскольку источниками формирования нормы русского литературного языка явились образцовые тексты, т. е. материал, несущий на себе печать времени, следует указать на такое свойство нормы, как ее обращенность в прошлое, некоторый консерватизм, характеризующий литературный язык в целом. Д. Н. Ушаков подчеркивал, что литературный язык очищается от местных особенностей и «в нем часто удерживается то, что в живом языке уже исчезло, и не принимается то, что в живом языке уже народилось»^[14] ^[15]. Нормы письменной речи отличаются ббльшей стабильностью и консервативностью в сравнении с нормами устной речи.

Консерватизм проявляется как положительная сторона нормированное™ литературного языка. Он обеспечивает сохранение традиций, например в отношении заимствований. «Берегите чистоту языка как святыню! Никогда не употребляйте иностранных слов. Русский язык так богат и гибок, что нам нечего брать у тех, кто беднее нас», — призывал И. С. Тургенев^[16]. Однако современный текст какого бы то ни было стиля трудно себе представить без иностранных слов; эти единицы лексики называют многие важные понятия [демократия (греч. demokratia), культура (лат. cultura), этика (от греч. ethos— ‘обычай’) и т. д.].

В определенных культурно-исторических условиях консерватизм оборачивается другой своей стороной — пурйзмом, под которым понимается «излишне строгое стремление сохранить в неприкосновенности какие-нибудь нормы языка, борьба против неологизмов, варваризмов и разных стилистических новшеств»^[17]. Рассуждения А. С. Шишкова «О старом и новом слоге российского языка» (1803, 1804, 1810 и 1811) «нельзя, конечно, рассматривать только как фанатическое отрицание европеизации языка в ка- рамзинской школе и фанатическое же признание церковно-славянского языка за “корень и начало российского языка". Шишков произвел тонкие наблюдения над методом этой европеизации и указал много промахов в ее результатах»¹.

В истории русского литературного языка пуризм играл и положительную роль, например, сдерживая в 20—30-е годы XX в. наплыв диалектизмов и профессионализмов. Однако, как считал Ф. П. Филин, «нам больше грозит не гипертрофия оглядки назад, а легкомысленное отношение к литературно-языковым традициям и языковой преемственности»^[18] ^[19].

Текст, если в нем целесообразно использованы необходимые в конкретной коммуникативной ситуации единицы в предписываемой правилами форме, демонстрирует узуальные нормы. Такой текст передает языковые нормы следующим поколениям носителей языка. Е. Д. Поливанов подчеркивал социально-культурную обусловленность национального отношения к нормам литературного языка: «...в эволюции языка вообще, в виде общей нормы, мы встречаемся с коллективным намерением подражать представителям копируемой языковой системы, а не видоизменять ее, ибо в противном случае новому поколению грозила бы утрата возможности пользоваться языком как средством коммуникации со старшим поколением»^[20].

Фактор преемственности не сдерживает развития языковых норм и самого литературного языка: «Норма отражает стремление языка — данного языка в данный период (потому что она национально и исторически окрашена, специфична) — к остановке, застыванию, консервации, стабильности, преемственности, устойчивости, единственности, всеобщности, универсальности — точке и вступающего в противоречие стремления к продолжению, распространению, расширению, экспансии, выходу за пределы исходного — территориального, социального, функционального, — стремления, порождающего нестабильность, вариативность, включение нового материала, новых возможностей, новых средств»¹.

Следствие языковой эволюции — вариативность как проявление нового, дополняющего норму. Варианты либо подготавливают изменение нормы и впоследствии кодифицируются, либо сосуществуют параллельно, постепенно приобретая особую функциональную нагрузку, либо уходят на периферию как не получившие распространения, не одобренные носителями литературного языка.

При сохранении основных понятий и форм в литературном языке норма оказывается динамичной. В русском литературном языке норма-закон всегда соседствовала с нормой-выбором, которая в XXI в. все активнее проявляет себя не только в устной, но и в письменной форме речи.

Динамичный характер нормы указывает на разные возможности реализации языка или предполагает их: изменения направлены на устранение несоответствия между новыми коммуникативно-эстетическими потребностями и системой кодифицированных средств языка, рекомендовавшихся традицией при создании речевых произведений. Не случайно современные лингвисты различают на уровне речевой деятельности воплощенные (реализованные) и потенциальные (реализуемые) нормы, выделяя среди потенциальных «становящиеся нормой неологизмы и новообразования на разных уровнях языка» и принципиально некодифицируемую область речевой деятельности (окказиональные образования, необходимые в процессе общения индивидуумов)^[21] ^[22].

Современное языкознание «освободилось от догматического представления о незыблемости норм литературной речи. Норма отражает поступательное развитие языка, хотя ее и не следует механически выводить из языковой эволюции. Динамическая теория нормы, опираясь на требование “гибкой стабильности”, совмещает в себе и учет продуктивных и не зависящих от нашей воли тенденций развития языка, и бережное отношение к капиталу унаследованных, литературно-традиционных речевых навыков»^[23].

[1] См.: Золотова Г. А., Оиипенко Н. К., Сидорова М. Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. С. 11.
[2] См.: «Норма языковая — совокупность наиболее устойчивых традиционныхреализаций языковой системы, отобранных и закрепленных в процессе общественной коммуникации» (Лингвистический энциклопедический словарь.М., 1990. С. 337). Ср.: Розенталь Д. Э., Теленкова М. А. Словарь-справочниклингвистических терминов. М., 1976. С. 210—211; Васильева А. Н. Основыкультуры речи. М., 1990. С. 21—23; Введенская Л. А., Червинский П. П. Теория ипрактика русской речи. С. 173 и др.
[3] Ожегов С. И. Очередные вопросы культуры речи // Основы культуры речи:Хрестоматия / Сост. Л. И. Скворцов. М., 1984. С. 219-220.
[4] Там же.
[5] Горбачевин К. С. Нормы современного русского литературного языка. С. 30.
[6] См. там же.
[7] См.: Истрина Е. С. Нормы русского литературного языка и культуры речи.М-Л., 1948. С. 19.
[8] Русские писатели о языке. С. 283.
[9] 5 Щерба Л. В. Избр. работы по русскому языку. С. 125. См. также: Обнорский С. П. Пушкин и нормы русского литературного языка // Избр. работыпо русскому языку. М., I960.
[10] См.: Лингвистический энциклопедический словарь. С. 338.
[11] РемневаМ. Л. Пути развития русского литературного языка XI—XVII вв. M.t2003. С. 28.
[12] 5 См.: Введенская Л. Л., Червинский П. П. Теория и практика русской речи. С. 179.См. также: Головин Б. Н. Основы культуры речи. М., 1980; Скворцов Л. И.Теоретические основы культуры речи. М., 1980; Основы культуры речи:Хрестоматия / Сост. Л. И. Скворцов. М., 1984; Васильева А. Н. Основы культуры речи. М., 1990.
[13] Горбачевич К. С. Нормы современного русского литературного языка. С. 31.
[14] См.: Кожин А. Н., Крылова О. Л., Одинцов В. В. Функциональные тины русской речи. С. 27.
[15] Ушаков Д. Н. Русский язык. С. 210.
[16] Русские писатели о языке. С. 275.
[17] См.: Толковый словарь русского языка / Под ред. Д. Н. Ушакова. М., 1935— 1940. Т. 1-4.
[18] Орлов А. С. Язык русских писателей. М., 1948. С. 39. Ср. с характеристикойпозиции сторонников «старой книжной культуры» конца XVIII — началаXIX в.: «...разные слои дворянской бюрократии и знати видели в церковно-книжном языке и его идеологии охранительное национальное начало, противодействующее вредному влиянию французского языка и связанной с нимбуржуазно-либеральной, материалистической или даже революционнойидеологии» (Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературногоязыка XVII-XIX вв. С. 212).
[19] Филип Ф. П. Об изучении общественных функций языка // Изв. АН СССР.Серия литер, и языка. 1968. Т. 27. Вып. 4. С. 285.
[20] Поливанов Е. Д. За марксистское языкознание: Переизданные работы 1931 г.с предисл. и комм. / Под ред. И. А. Королевой. Смоленск, 2003. С. 37.
[21] Введенская Л. А., Червинский П. П. Теория и практика русской речи. С. 180.
[22] См.: Скворцов Л. И. Теоретические основы культуры речи. С. 28.
[23] Горбачевич К. С. Нормы современного русского литературного языка. С. 24.