Развитие стилистической системы русского литературного языка

Определяющей в развитии лексики русского литературного языка явилась тенденция «к синтезу всех жизнеспособных лексических элементов независимо от их источников»^[1] ^[2]. Вследствие этого «лексико-фразеологическая система русской литературной речи второй половины XIX в. (30—90-е годы) обнаруживает пестроту, неустойчивость, противоречивую сложность и вместе с тем стилистическую недифференцированность своего состава»^[3]. И все это отражено языком художественной литературы. Например:

Митя с пьяным размахом подошёл к запертой двери и начал стучать к панам кулаком. «Эй, вы... Подвысоцкие! Выходите, она плясать хочет, вас зовёт». - «Лайдак!» - прокричал в ответ который-то из панов. «А ты пддлайдак! Мелкий ты подлечоночек; вот ты кто». - «Перестали бы вы над Полъшей-то насмехаться», — сентенциозно заметил Калганов, тоже не под силу себе охмелевший. «Молчи, мальчик! Если я ему сказал подлеца, не значит, что я всей Польше сказал подлеца. Не составляет один лайдак Польши».

(Ф. М. Достоевский. «Братья Карамазовы»)

Язык художественной литературы обогащал свои лексико-стилистические средства по мере расширения круга обсуждаемых в произведениях проблем и изменения идейно-тематических задач литературы. Так, литература второй половины XIX в. глубоко психологична, в ней очевиден возросший интерес к человеку, к его внутреннему миру. Благодаря стилистическому многообразию литературного языка писателям удавалось создавать глубоко реалистичные образы-типы, передавать особенности речи различных слоев русского общества. Широко использовался прием так называемого самораскрытия персонажа, в том числе через его речь. В соответствии с авторским видением образа речь героев всегда социально или территориально маркирована, эмоционально окрашена, наполнена экспрессией. Мышление, воля и чувства персонажа через систему авторских оценок отражали и самобытный внутренний мир писателя.

Николай Алексеевич Некрасов (1821-1878)

Реалистические произведения Н.А. Некрасова достаточно полно представляют функционирование общенационального русского языка второй половины XIX в., в частности дают представление о речи крестьянства [Нужен-ста тут межевой да епутат от уделов! («Деревенские новости»)]. Этот социальный тип широко представлен в русской литературе, а средством его изображения традиционно служат диалектные черты речи:

1) на фонетическом уровне— это оканье, свойственное северным говорам [ «Прокосы широчайшие, — сказал Пахом Онисимыч. - Здесь богатырь народ» («Ком)' на Руси жить хорошо»)]; произношение [шн] на месте буквосочетания чн, которое не только характерно для костромских говоров (кабаимый, табашпое, огурешник), но и свойственно литературному языку [Ну-тко! Марья у Зиновъя, у Никитишны Прасковья, Степанида у Петра - все невесты, всем пора! («Сват и жених»)] и другие случаи диссимиляции [Не плоше самой ярмонки тут стоном стон стоял («Кому на Руси жить хорошо»)], цоканье [Нужно завтра акций двести... На налщность? на кредит? («Современники»)] и т. п.;
2) на лексическом уровне — это широкое использование диалектных слов (баить, бурёнка, вахлачина, дюжий, заколодить, пожня, тюря и др.); в основном это диалектные названия крестьянских построек (баенка, горенка), предметов быта (короб, плетюха, дровенки), человека (большак, бородуля, кормилка, коробейник, родень- ка), орудий труда (косуля, молотило). Диалектная лексика помогает раскрыть крестьянское представление о мире, изобразить персонажей в реалистической (бытовой) обстановке [Умер третьеводни Влас и отказал тебе святцы («Деревенские новости»)];
3) на морфологическом уровне — это черты северного наречия: вариативное окончание -у форм косвенных падежей существительных (запоём для куражу; нет голосу), архаичные наречия (вчерасъ, попы гие, нойте, топеря), частицы -тко, -ста [Д вона, на шапке, гляди-тко- часы! («Крестьянские дети») ];

Федор Михайлович Достоевский (1821-1881)

4) на синтаксическом уровне — это использование сказуемого в форме деепричастий в речи персонажей (вре- замшись былу не поевши, уставши), употребление предлогов по, про с формой винительного падежа [У дядюшки у Якова про баб товару всякого («Дядюшка Яков»)].

Герой произведений Ф. М. Достоевского — бедняк, городской разночинец, которому, по словам философа Н. Л. Бердяева, присущи «все противоречия русского духа». Это отражает язык произведений. Например, в системе номинаций лица преобладают слова отрицательно-оценочные, разговорные (кривлякау лиходей, ломака, мучитель, нахлебник, негодяй, пачкун, погубитель, трус, урод). Разговорная лексика в речи персонажей Достоевского определяет их принадлежность к социальному типу «бедных людей» с психологией «униженных и оскорбленных» [Не по карману! А моя квартира стоит мне семь рублей ассигнациями, да стол пять целковых: вот двадцать четыре с полтиною, а прежде роет тридцать платил, зато во многом себе отказывал; чай пивал не всегда, а теперь вот и па чай и па сахар выгадал («Бедные люди»)].

В сатирических произведениях М. Е. Салтыкова-Щедрина, насыщенных аллегорическими образами и обличающих порок как тип, можно наблюдать соединение в слове объективного и субъективного, что создает базу для появления дополнительных оценочных смыслов, как правило, снижающих стилистическую окраску языковых единиц. Образность щедринских сказок основана на расширении лексического значения слов литературного языка и фразеологизмов, а это, в свою очередь, влияет на изменение состава традиционных лексико-семантических групп, которые в текстах писателя пополняются изменившими свой стилистический статус и семантический объем единицами. Например, перечень названий пищи (бифштекс, бла'нманже, мускатный орех, пастила, печатный пряник и т. д.) расширяется за счет переносно-образного, индивидуально переосмысленного и художественно реализованного употребления таких слов, как

мякина, перчатки, помои, сапог и т. д. Метонимия — средство развития многозначности — проявляет себя как троп, характеризующий лицо, например, его алчность, скудоумие, неумение трудиться [ «Теперь я бы, кажется, свой собствезк- ный сапог съел!» - сказал один генерал. «Хороши тоже и перчатки бывают, когда долго ношены!» - вздохнул другой генерал («Как один мужик двух генералов прокормил» )].

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин (1826-1889)

Единица любой лексико-семантической группы может быть использована для показа социального положения персонажа (ср.: спелое яблоко - кислое яблоко; коровье моею - конопляное масло; щи с убоиной - пустые щи; человеческая пища - рыбье продовольствие). Социальная дифференциация отмечается и в системе аллегорических образов [Летом, покуда в ночную гоняют, хоть травкой мяконькой поживится, а зимой... ест дома резку из прелой соломы («Коняга»); В карты не играет, вина не пьёт, табаку не курит, за красными девушками не гоняется... («Премудрый пискарь»)].

В произведениях Н. С. Лескова герой-рассказчик, не являясь проводником авторской точки зрения, становится субъектом повествования и гораздо реже — объектом прямой авторской оценки. Писатель отказывается от комментария. Такое демонстративное «самоустранение» автора позволяет использовать просторечные, искаженные слова (двоешка, закатить, заморенный, надуматься, нюхаться, пихнуть, черняк), в том числе с оттенками вульгарности (жратва, окочуриться), фамильярности (переворотить, сигать, трын-трава, фитюлька, шляться). Эта лексика, употребленная в речи персонажей, становится средством изображения мещан, представителей городских низов [Всем известно, какое лицо на бале бриллиантовое кольцо сфендрил... («Воительница»)].

Благодаря художественной литературе сфера использования народно-разговорных элементов постоянно расширяется. Все чаще данные слова выступают в качестве ярких, образных, экспрессивных названий предметов и оценочных предикатов. Поэтому вывести из состава литературного языка просторечие «означало бы лишить литературный язык средств сниженной речи, обычно несущих высокую эмоционально-оценочную нагрузку»¹.

Филин Ф. П. О просторечном и разговорном в русском литературном языке // Филол. науки. 1979. М? 2. С. 20.

Стилистический статус слов и фразеологизмов (в ощущении его писателями второй половины XIX в.) закрепляется путем употребления языковых единиц в различных сочетаниях, где благодаря поддержке контекста или стилистического диссонанса с ним обнаруживается их высокий или сниженный характер. При метафорическом, метонимическом использовании единицы языка возникают нейтральные или стилистически окрашенные лексико-семантические варианты. Стилистическая система русского литературного языка обогащается благодаря развитию разговорного стиля.

Николай Семенович Лесков (1831-1895)

«Язык должен быть не только понятный или простонародный, но язык должен быть хороший. Красота или скорее доброта языка может быть рассматриваема в двух отношениях. — В отношении самых слов употребляемых и в отношении их сочетания...

Я советую не то что употреблять простонародные мужицкие и понятные слова, а советую употреблять хорошие сильные слова и не советую употреблять неточные, неясные, необразные слова...

Нужно советовать не пестрить язык, а писать хорошим русским языком, что чрезвычайно трудно».

(Л. Н. Толстой. «О языке народных книжек»)

Обобщим все сказанное словами В. В. Виноградова: «Рост влияния научно-деловой и газетно-публицистической прозы, развитие “беллетристики”, которая противопоставлялась еще В. Г. Белинским чистому художеству, — создает новые формы взаимодействия между художественной речью и разными жанрами и стилями книжного и разговорного языка. Художественная литература теперь относительно мало (по сравнению с предшествующим периодом) участвует в создании общих норм литературно-книжного выражения. Но она (“изящная словесность”) стремительно обогащает инвентарь литературной речи отдельными словообразами, фразами, оборотами, изобразительными средствами»^[4].

[1] См.: Лотман Ю. М. О поэтах и поэзии. С. 36—41.
[2] Лексика русского литературного языка XIX — начала XX века / Под ред.Ф. П. Филина. М., 1981. С. 17.
[3] Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературного языка XVII—XIX вв. С. 470-471.
[4] Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературного языка XVII—XIX вв. С. 421.