Специфика содержания и действия принципов уголовной ответственности за военные преступления

В соответствии с обосновываемой позицией, мы, во-первых, исходим из того, что юридическая ответственность в целом и ее отдельные виды имеют единый набор исходных, основополагающих установок- принципов, к которым, с учетом значимости и универсального характера действия, следует отнести законность, справедливость, индивидуализацию, неотвратимость, ответственность за вину. Во-вторых, учитываем, что содержание и действие принципов того или иного вида юридической ответственности испытывают влияние предметной сферы тех отношений, по поводу которых видовая ответственность возникает и реализуется.

Поскольку отношения, связанные с формированием и реализацией уголовной ответственности за военные преступления, возникают и развиваются на стыке межгосударственного и внутригосударственного уровней, к ним имеют прямое отношение основные принципы международного права (выше на это обращалось внимание).

В системе непосредственно принципов уголовной ответственности за военные преступления важное место занимает принцип неотвратимости наказания лиц, виновных в их совершении. Данный принцип получил четкое юридическое закрепление в нормативно-правовых документах, посвященных уголовной ответственности главных преступников II мировой войны: неотвратимость наказания лиц, виновных в военных преступлениях, зафиксирована в Московской декларации от 30 октября 1943 г., Лондонском соглашении от 6 августа 1945 г. и других документах государств антигитлеровской коалиции. В приговоре Нюрнбергского трибунала отмечалось, что нс только не будет несправедливостью наказать тех, кто совершил эти преступления, но будет несправедливо оставить безнаказанным совершенное ими зло^[1]. В сформулированном Комиссией международного права первом Нюрнбергском принципе говорится, что «всякое лицо, совершившее какое-либо действие, признаваемое, согласно международному праву, преступлением, несет за него ответственность и подлежит наказанию»^[2].

Правомерно утверждать, что и в современных условиях принцип неотвратимости играет особую роль, обеспечивается рядом положений, сложившихся и действующих в международном и национальном праве в исследуемой сфере, оказывает влияние на содержание и действие международно-правовых и уголовно-правовых постулатов.

Прежде всего, обратим внимание на временные и пространственные особенности привлечения к уголовной ответственности за преступления против мира и безопасности человечества, в том числе, военные преступления. Так, из принципа неотвратимости наказания за совершение преступления против мира и безопасности человечества вытекает важное положение, согласно которому на право искать убежища и пользоваться убежищем нс может ссылаться никакое лицо, в отношении которого существуют серьезные основания полагать, что оно совершило преступление против мира, военное преступление или преступление против человечества по смыслу тех международных актов, которые были выработаны для того, чтобы предусмотреть нормы относительно этих преступлений²⁵⁴. Принципом неотвратимости наказания за совершение международного преступления обусловлена норма современного международного права, согласно которой никакие сроки давности нс применяются к военным преступлениям и преступлениям против человечности, независимо от времени их совершения. Эта норма применялась после II мировой войны целым рядом государств в качестве обычной²⁵⁵, была установлена в договорном порядке Конвенцией о неприменимости сроков давности к военным преступлениям и преступлениям против человечности²⁵⁶. Римский Статут Международного уголовного суда (ст. 29) устанавливает, что ни за одно из преступлений, подпадающих под юрисдикцию Суда, не течет срок давности; юрисдикция в отношении военных преступлений предусмотрена ст. 5 Статута. В литературе обращено внимание на расширение перечня деяний, на которые нс распространяется течение сроков давности [274, с. 93-95].

Пространственные особенности уголовной ответственности за военные преступления проявляют себя и в том, что уголовное преследование ^{[3] [4] [5]}

лиц, совершивших такие преступления (в отношении которых имеются серьезные основания полагать, что они их совершили), а также уголовное судопроизводство по делам о таких преступлениях, осуществляется вне зависимости от места их совершения и гражданства лица, его совершившего. Данное положение, сложившееся в практике международного сотрудничества государств в борьбе с преступностью, и известное как принцип универсальной юрисдикции, предусматривает альтернативу: государство, в пространственных пределах юрисдикции которого находится лицо, совершившее военное преступление, может либо привлечь его к уголовной ответственности и подвергнуть наказанию в соответствии с действующими в нем законами, либо, в соответствии с международными обязательствами и с учетом внутригосударственных (прежде всего, конституционных положений) для осуществления в отношении данного лица уголовной юрисдикции выдать его другому государству (передать компетентному органу международного уголовного правосудия)²⁵

Принцип универсальной юрисдикции, приведенный в действие международными трибу налами, созданными после II мировой войны над главными военными преступниками [481, с. 175; 428, с. 103], был положен в основу принятых 3 декабря 1973 г. Генеральной Ассамблеей ООН Принципов международного сотрудничества в отношении обнаружения, ареста, выдачи и наказания лиц, виновных в военных преступлениях и преступлениях против человечества, согласно которым такие преступления «когда бы и где бы они не совершались, подлежат расследованию, а лица, в отношении которых имеются доказательства в совершении таких преступлений, - розыску, аресту, привлечению к судебной ответственно-

258

сти и, в случае признания их виновными наказанию» ' .

Согласно исследованию, проведенному Ш. Бассиоуни, в настоящее время существует 48 конвенций (включающих региональные соглашения), которые содержат формулу aut dedere aut iudicare^2s9. При- ^{[6] [7] [8]}

менительно к исследуемой теме, обратимся к положениям Женевских конвенций 1949 г., предусмотревших обязательства для государств- участников разыскивать предполагаемых военных преступников, предавать их «независимо от их гражданства своим собственным судам» либо передавать таких лиц для суда над ними другим государствам при условии, что такое государство привело достаточно серьезные доказательства для возбуждения дела^[9]. Дополнительный протокол I к Женевским конвенциям 1949 г., принятый в 1977 г. требует от его участников не допускать сомнений в отношении преследования лиц, обвиняемых в военных преступлениях или в преступлениях против человечества и суда над ними в соответствии с применяемыми нормами международного права (п. 7 ст. 75); оказывать друг другу максимальное содействие в связи с уголовным преследованием, возбуждаемым но таким делам и сотрудничать в вопросах выдачи (п.п. 1,2 ст. 88); принимать меры как совместно, так и индивидуально, в сотрудничестве с Организацией Объединенных Наций и соответствии с Уставом Организации Объединенных Наций (ст. 89)^{[10] [11]}.

Представляет интерес также положение ч. 2 ст. 16 Второго протокола к Гаагской конвенции о защите культурных ценностей в случае вооруженного конфликта (1999 г.), где сказано: «Настоящий Протокол не препятствует осуществлению юрисдикции в соответствии с теми положениями национального или международного права, которые могут быть применены, и не затрагивает осуществление юрисдикции но обычному международному праву». Как полагают эксперты в области обычного международного гуманитарного права МККК, Второй протокол к Гаагской конвенции о защите культурных ценностей не затрагивает осуществление юрисдикции но обычному международному праву, что, по замыслу обсуждавших Протокол делегатов, относится к праву государств наделять свои суды универсальной юрисдикцией в отношении -262

военных преступлении .

Заметим также, что в теории международного права, законодательной и правоприменительной практике существует категоризация универсальной юрисдикции. Так, различают: абсолютную универсальную юрисдикцию, то есть юрисдикцию in absentia (осуществляемую без наличия лица на территории преследующего государства, и ограниченную либо условную универсальную юрисдикцию (ее применение возможно

только в случае нахождения лица на территории правоприменяющего государства) [151, с. 95-9; 519, с. 7-31; 655, с. 83-92; 730, р. 65-84]^[12].

Принцип неотвратимости наказания за совершение международного, в том числе, военного преступления обусловил несостоятельность ссылки на доктрину государственного акта и, одновременно, способствовал утверждению принципа индивидуализации уголовной ответственности за военные преступления. Еще Устав Нюрнбергского МВТ в ст. 7 предусмотрел, что должностное положение подсудимых, их положение в качестве глав государств или ответственных чиновников различных правительственных ведомств не должно рассматриваться как основание к освобождению от ответственности или смягчению наказания^{[1] [14]}. В Нюрнберге, в отличие от старой доктрины «классического» международного права, освобождающего главу государства от ответственности за действия своих подчиненных, исходили из того, что высокое положение обвиняемого в государственном аппарате, дававшее ему возможность знать о преступных целях политики гитлеровской Германии и содействовать ее осуществлению, не только не рассматривалось в качестве смягчающего обстоятельства, но служило основанием для его квалификации как главного военного преступника [549].

Положение о недопустимости ссылки на официальный статус лица, в связи с совершением им преступления против мира и безопасности человечества отражено в современных международно-правовых актах, как действующих, так и проектов. Так, в ст. 7 проекта Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества 1996 г., сказано: «Должность индивида, который совершил преступление против мира и безопасности человечества, даже если он действовал как глава государства или правительства, не освобождает его от уголовной ответственности и не смягчает наказание» . В комментарии к данной статьей указано на то, что совершение международных преступлений было бы невозможно, если бы не участие лиц, занимающих высокие посты, так как именно они разрабатывают планы и отдают приказы, поэтому такие лица должны нести большую ответственность, чем подчиненные, которые непосредственно совершили деяние^{[15] [16]}. В этой связи современные зарубежные исследователи резонно замечают: было бы парадоксом наказывать только исполнителей, оберегая организаторов от уголовной ответственности [695, р. 983].

Уставы Международных трибуналов по бывшей Югославии и по Руанде и Римский Статут Международного уголовного суда содержат нормы, согласно которым недопустима ссылка на официальное или должностное положение лица, в связи с чем, суды могут осуществлять юрисдикцию в отношении лиц, подозреваемых или обвиненных в тяжких преступлениях, на основании международного права независимо от официального положения или должности в момент совершения преступления или позднее^[17].

Римский Статут (п. 2 ст. 27) закрепляет также положение о том, что иммунитеты или специальные процессуальные нормы, которые могут быть связаны с должностным положением лица согласно национальному или международному праву, нс должны препятствовать осуществлению Судом его юрисдикции в отношении такого лица^26х.

В литературе обращено внимание на проблему признания данного положения государствами и его национально-правовой имплементации, обусловленную тем, что в конституциях большинства стран мира закреплен принцип неприкосновенности главы государства, и иммунитет главы государства может быть ограничен только путем специальной конституционной процедуры, как правило, достаточно сложной [464, с. 26-27] ^гт.

Последние события международной жизни показывают: высокое (главенствующее) положение лица в государственном аппарате нс только не улучшает, но и порой ухудшает участь такого лица в случае уголовного преследования (здесь мы абстрагируемся от политических факторов, правовых и фактических оснований преследования) ^{[18] [19].}

А.Ю. Скуратова, проанализировав содержание международноправовых положений по вопросу об иммунитете высших должностных лиц, соответствующую национальную и международную судебную практику, а также международно-правовые исследования, приходит к следующим выводам по вопросу об иммунитете высших должностных лиц [524]:

• • высшие должностные лица государства (глава государства, глава правительства, министр иностранных дел) пользуются абсолютным иммунитетом от уголовной юрисдикции другого государства в отношении любых действий;
• • высшие должностные лица государства (как бывшие, так и действующие) не обладают иммунитетом от юрисдикции органов международной уголовной юстиции;
• • при рассмотрении органами международной уголовной юстиции дел о совершении международных преступлений должностное положение обвиняемого не является основанием для освобождения его от ответственности и смягчения приговора.

Вместе с тем, практика национальных и международных судов в данном вопросе отличается разнообразием [498, 524], что, в свою очередь, обусловлено различиями оценок, даваемых одним и гем же событиям разными государствами и международными институтами.

Заметим также, что в договорных источниках международного гуманитарного права (права вооруженных конфликтов)²⁷¹ отсутствует какое-либо упоминание об иммунитетах высших должностных лиц.

Определенной спецификой обладает ответственность вышестоящих должностных лиц. Так, военный командир несет ответственность за действия своих подчиненных - когда он должен был знать, что вверенные ему силы совершают преступление, но не принял всех мер в пределах своих полномочий для предотвращения или пресечения его совершения. В Уставе Международного трибунала но бывшей Югославии (п. 3 ст. 7) установлено, что совершение серьезных нарушений международного гуманитарного права подчиненным не освобождает его начальника от уголовной ответственности, если он знал или должен был знать, что подчиненный собирается совершить или совершил такое деяние, и если начальник нс принял необходимых и разумных мер по предотвращению таких деяний или наказанию совершивших их лиц. Болес четкие и детальные положения об уголовной ответственности команди- ^{[20] [21]}

ра (начальника) за действия подчиненных содержит Римский статут Международного уголовного суда. В соответствии с п. 1 ст. 28 Римского статута «военный командир или лицо, эффективно действующее в качестве военного командира, подлежит уголовной ответственности за преступления, подпадающие под юрисдикцию Суда, совершенные силами, находящимися под его эффективным командованием и контролем либо, в зависимости от обстоятельств, под его эффективной властью и контролем, в результате неосуществления им контроля надлежащим образом над такими силами, когда:

• • такой военный командир или такое лицо либо знало, либо, в сложившихся на тот момент обстоятельствах, должно было знать, что эти силы совершали или намеревались совершить такие преступления; и
• • такой военный командир или такое лицо не приняло всех необходимых и разумных мер а рамках его полномочий для предотвращения или пресечения их совершения либо для передачи данного вопроса в компетентные органы для расследования и уголовного преследования.

В соответствии с п. 2 ст. 28 Римского Статута, любой начальник (необязательно командир) подлежит уголовной ответственности «за преступления, подпадающие иод юрисдикцию Суда, совершенные подчиненными, находящимися иод его эффективной властью и контролем, в результате неосуществления им контроля надлежащим образом над такими подчиненными, когда:

a) начальник либо знал, либо сознательно проигнорировал информацию, которая явно указывала на то, что подчиненные совершали или намеревались совершить такие преступления;

b) преступления затрагивали деятельность, подпадающую под эффективную ответственность и контроль начальника; и

c) начальник не принял всех необходимых и разумных мер в рамках его полномочий для предотвращения или пресечения их совершения либо для передачи данного вопроса в компетентные органы для расследования и уголовного преследования.

Эти положения коррелируют с нормами об ответственности командира (начальника) за действия своих подчиненных, содержащимися в источниках международного гуманитарного права (права вооруженных конфликтов)^[22], здесь, кроме того, проявляется взаимосвязь между возложением обязанности принятия соответствующих мер и возможностью нести уголовную ответственность в случае ее неисполнения.

Следует обратить внимание на то, что практика международных органов уголовного правосудия существенно различается в подходе к уголовной ответственности командиров и начальников за преступные действия подчиненных. Так, в практике Международного уголовно трибунала по бывшей Югославии наблюдается тенденция к расширению пределов индивидуальной ответственности руководителей за преступления своих подчиненных, при этом используется теория «совместной преступной деятельности» (Joint Criminal Enterprise - JCE)^[23]. Став, по сути, альтернативой командной ответственности, теория JCE, однако, возводит ответственность начальников на более высокий уровень, превращая их в соисполнителей «основного» преступления, в сопричините- лей вреда. Как отмечает Г.В. Вайпан, с практических позиций теория JCE привлекательна для прокуроров международных судов, поскольку устанавливает более низкий стандарт доказывания: во-первых, нет необходимости доказывать наличие эффективного контроля руководителя над подчиненными; во-вторых, не нужно использовать весьма жесткий субъективный тест «начальник знал или имел основания полагать», поскольку в JCE III этот элемент заменяется объективным риском совершения преступления [96, с. 28-31]. Между тем, проблема выбора между командной ответственностью и JCE отнюдь не является сугубо теоретической, напротив, она непосредственным образом влияет на определение размера наказаний^[24]. Мы солидарны с Г.В. Вайпаном в том, что искусственное повышение уровня ответственности командиров и начальников за счет теории JCE (в ущерб применению положений командной ответственности, предусмотренной вышеприведенными нормами международного нрава) несправедливо и неприемлемо, означает ничем не ограниченное произвольное усмотрение правоприменителей - прокуроров и судей международных судов, расходится с уголовно-правовым принципом правовой определенности [96]²'⁵.

Разновидностью доктрины государственного акта является утверждение о том, что в случае выполнения преступного приказа подчиненные не несут ответственности за преступления, явившиеся следствием выполнения такого приказа, поскольку эти действия представляют собой действия государства. Нюрнбергский МВТ, оспаривая данное утверждение, руководствовался положением, согласно которому «тот факт, что подсудимый действовал по распоряжению правительства или приказу начальника, нс освобождает его от ответственности, но может рассматриваться как довод для смягчения наказания, если трибунал признает, что этого требуют интересы правосудия»^{2 6}. Данная формулировка практически полностью воспроизведена в Уставе Международного трибунала для бывшей Югославии (и. 3 ст. 7) и Уставе Международного трибунала но Руанде (и. 4 ст. 6).

Вскоре эта норма была возведена в ранг общего принципа международного права согласно резолюции №95(1) Генеральной Ассамблеи ООН «Подтверждение принципов международного права, признанных Статутом Нюрнбергского трибунала», принятой 11 декабря 1946 г. на 55-м пленарном заседании Генеральной Ассамблеи ООН^{[25] [26] [27]}. Принцип IV гласит: «То обстоятельство, что какое-либо лицо действовало во исполнение приказа своего правительства или начальника, не освобождает эго лицо от ответственности но международному праву, если сознательный выбор был фактически для него возможен»^[28].

В литературе было высказано критическое замечание, относящееся к включению Комиссией международного права в данную формулировку слова «фактически». Так, но мнению Ю.А. Решетова, эго «значительно снижает превентивное действие принципа. Ведь если «сознательный выбор» означает, что данное лицо понимает противоправность отданного приказа, а невозможность такого выбора может быть доказана ссылкой на существование определенных уставов, инструкций, то виновное лицо в большинстве случаев может ссылаться на фактическую нсвоз-

279

можность отказа от выполнения преступного приказа» .

Следует, вместе с тем, учитывать сложный характер проблемы исполнения (неисполнения) приказа, в том числе, военнослужащими. В соответствии с уставными требованиями о беспрекословном и точном выполнении приказов командира (начальника) подчиненный не должен обсуждать приказ. Поэтому но общему правилу он не подлежит ответственности и в тех случаях, когда сомневался в законности выполняемого приказа или распоряжения и мог сознавать, что, выполняя приказ, совершает общественно опасное деяние [116]. Болес того, национальные законодательства, действие которых распространяется на военнослужащих, предусматривают, что любой из них, отказывающийся выполнить приказ, может быть привлечен к уголовной ответственности [403, с. 1].

Вместе с тем, данное общее правило не затрагивает случаи совершения военнослужащим общественно опасных действий по заведомо для него преступному приказу командира (начальника). Профессор Х.М. Ахметшин указывает на то, что умышленное совершение военнослужащим общественно опасных действий по заведомо для него преступному приказу начальника как противоречащее самим основам воинской дисциплины и правосознанию воинов влечет за собой уголовную ответственность. Если подчиненный выполняет приказ, предписывающий совершить заведомо для него противоправные, уголовно наказуемые действия, т.е. при полном сознании их явной преступности, в целях достижения конкретного преступного результата, то он за содеянное должен отвечать наряду с начальником как исполнитель преступления, либо как соучастник. То обстоятельство, что подчиненный, совершая преступление, действовал под влиянием начальника, может учитываться при индивидуализации ответственности [116].

Данное высказывание вполне применимо к оценке действий военнослужащего, совершающего военное преступление во исполнение приказа или распоряжения, незаконность и преступность которого очевидна (например, приказ истребить гражданское население взятого в бою населенного пункта), и следовательно, несущего за это полную уголовную ответственность, наряду с лицом, отдавшим приказ или распоряжение. Заметим, что п. 2 ст. 33 Римского статута недвусмысленно говорит о явной незаконности (с точки зрения совершения преступления во исполнение приказа) преступления геноцида и преступлений против человеч-

²⁷⁹ [428, с. 113]

ности. В отношении иных случаев выполнения приказа, ст. 33 Римского статута определяет, что приказ вышестоящих лиц не освобождает от уголовной ответственности, если не имеют места три исключительных обстоятельства: «(а) данное лицо по требованию закона обязано выполнять распоряжения правительства или вышестоящего лица; (Ь) данное лицо не знало о противозаконности приказа; (с) приказ не был явно противозаконным».

Как видим, Римский статут значительное внимание уделяет интеллектуально-волевым аспектам уголовной ответственности за совершение преступления во исполнение приказа, в связи с чем, уместно отнести его к числу международно-правовых актов, исходящих из концепции «умных штыков»²⁸⁰.

В Уставах Международного трибунала по бывшей Югославии (ст. 7) и Международного трибунала по Руанде (ст. 6) зафиксировано, что лицо, выполнившее преступный приказ, подлежит ответственности, однако это обстоятельство может рассматриваться как основание для смягчения наказания в том случае, если «Международный трибунал признает, что этого требуют интересы правосудия». В качестве примера в литературе [524, с. 124-125] приводится дело Д. Эрдсмовича. Обвиняемый, боснийский хорват, служивший в армии боснийских сербов под командованием генерала Р. Младича, признался в том, что, состоя в стрелковом отделении, принимал участие в расстреле 1,2 тыс. мусульман около Сребренницы летом 1995 г. Согласно показаниям обвиняемого он противился исполнению приказа, но, получив угрозу, в случае отказа подчиниться, оказаться среди тех, кого ведут на расстрел, был вынужден принять участие в казни. Трибунал, оценив обстоятельства дела, определил, что наличие приказа и принуждение, которому подвергся обвиняемый, нс исключает его вины, но является основанием для смягчения наказания, поскольку у обвиняемого «не было свободы воли... Он не хотел совершать эти действия по своему желанию, это была воля его командира»²⁸¹. В зарубежных комментариях к решению по данному уголовному делу находит отражение позиция, согласно которой принуждение к совершению преступления, хотя и не зафиксированное в тексте Устава МТБЮ, является, наряду с исполнением приказа (п. 4 ст. 7 Устава МТБЮ), обстоятельством, смягчающим вину обвиняемого²⁸². ^[29]

²

Национальные уголовно-правовые системы в своем большинстве придерживаются подхода, согласно которому уголовная ответственность наступает за исполнение заведомо незаконного (заведомо преступного) приказа; в УК некоторых государств предусмотрены специальные нормы об уголовной ответственности за совершение преступлений против мира и безопасности человечества при выполнении преступного приказа или преступного распоряжения"⁸³. Вместе с тем, в уголовном праве отдельных стран (Италия, Польша, Швеция) предусмотрен повышенный «порог» ответственности за исполнение незаконного приказа. В частности, согласно УК Польши (ст. 318), если военнослужащий совершает запрещенное деяние, выполняя приказ, оно не считается преступлением, если только при выполнении приказа он нс допустил совершения преступления умышленно [229].

Как обоснованно полагает А.Г. Кибальник, принципы недопустимости ссылки на официальный статус или приказ - частное проявление принципа индивидуальной ответственности, наличие которого обусловлено специальным статусом субъекта - причинителя вреда [240, с. 115].

Принцип индивидуализации ответственности" , как отмечается в литературе [384, с. 95], играет большую роль в международном уголовном праве, предполагает определение характера и объема такого рода ответственности в зависимости от степени общественной вредности деяния, особенностей личности правонарушителя. Принцип индивидуализации применялся и применяется в исследуемой сфере, о чем свидетельствуют приговоры международных и внутригосударственных су-

лог

дов" . Римский Статут Международного уголовного суда в части 3 «Общие принципы уголовного права» содержит отдельную статью 25 «Индивидуальная уголовная ответственность». Анализ данной статьи позволяет указать на следующие составляющие принципа индивидуализации уголовной ответственности в рамках юрисдикционного механизма Международного уголовного суда: ^[30]

• • физическое лицо, совершившее преступление, подпадает под юрисдикцию Суда, несет индивидуальную ответственность и подлежит наказанию в соответствии со Статутом Суда;
• • уголовная ответственность физического лица в соответствии с положениями Статута Суда реализуется в том случае, если эго лицо совершило такое преступление индивидуально, совместно с другим лицом или через другое лицо (независимо от уголовной правосубъектности последнего);
• • уголовная ответственность физического лица в соответствии с положениями Статута Суда распространяется на различные формы соучастия в преступлении или в покушении на преступление (приказания, подстрекательство или побуждение совершить такое преступление, пособничество в его разных проявлениях);
• • лицо, которое отказалось от попытки совершить преступление или иным образом предотвращает завершение преступления, не подлежит наказанию в соответствии со Статутом Суда за покушение на совершение этого преступления, при условии, что оно полностью и добровольно отказалось от преступной цели;
• • индивидуальная ответственность физического лица в соответствии с положениями Статута Суда нс влияет на ответственность государств по международному праву.

В источниках современного международного права, определяющих основания, условия и пределы уголовной ответственности за преступления против мира и безопасности человечества, в том числе, военные преступления, некоторые постулаты классического уголовного материального и процессуального права испытывают влияние и корректируются в контексте идеи неотвратимости наказания за совершение данных преступлений. В частности, это касается закрепленного в международно-правовых и национально-правовых актах положения (non bis in idem или пс bis in idem^{[31] [32]}), согласно которому нельзя судить дважды за одно и то же. Этот принцип права сформулирован в Международном акте о гражданских и политических правах от 16 декабря 1966 г. следующим образом: Никто нс должен быть вторично судим или наказан за преступление, за которое он уже был окончательно осужден или оправдан в соответствии с законом и уголовно - процессуальным правом каждой страны (ч. 7 ст. 14)^[33]. Принцип недопустимости привлечения к уголовной ответственности дважды за одно и то же преступление (non bis in idem) закреплен также в других международно-правовых актах: Протоколе № 7 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод (ст. 4)^[34]; Женевских конвенциях о защите жертв войны 1949 г.^[35] и Дополнительном протоколе I 1977 г.^[36]

Данный принцип нашел свое законодательное закрепление в большинстве стран, включая Россию^[37], что, в свою очередь, свидетельствует о справедливости уголовного права (за одно преступление налагается одно наказание) и не вызывает доктринальных споров^[38].

Следует отметить, что принцип non bis in idem первоначально действовал в рамках уголовного права одного государства; в свою очередь, международное уголовное право раскрывает содержание принципа применительно к собственной системе [344, с. 31-33]. Уставы Международных трибуналов по бывшей Югославии и по Руанде (соответственно, ст. 10 и 9), Римский Статут Международного уголовного суда (ст. 20), проект Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества (ст. 12) исходят из того, что ни одно лицо не может быть судимо национальным судом за деяние, образующее соответствующий состав международного преступления, за которое оно уже было судимо международным уголовным судом (здесь мы имеем в виду как постоянный Международный уголовный суд, действующий на основании Римского статута, гак и международные уголовные трибуналы ad hoc). Возможность ор1Дна международного уголовного правосудия судить лицо, которое уже было осуждено национальным судом предусматривается в тех случаях, когда а) разбирательство в национальном суде предназначалось для того, чтобы оградить лицо от ответственности за преступления, подпадающие под юрисдикцию международного уголовного суда; б) если судебное разбирательство в национальном суде не было беспристрастным и независимым и не преследовало цели предать соответствующее лицо правосудию.

Указанные основания, как и сама возможность международного органа уголовного правосудия при их наличии повторно привлекать лицо к уголовной ответственности, выглядят оправданными, так как в противном случае лицо, предположительно совершившее преступление, не несет за это ответственности (во всяком случае, применяемые к нему меры государственного принуждения, явно нс соответствуют характеру и степени деяния)^{[39] [40]}.

Кроме того, проект Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества в п. 2 (Ь) называет два случая, когда национальный суд может привлечь к уголовной ответственности лицо за совершение преступления против мира и безопасности человечества (в том числе, военное преступление): а) если деяние, которое являлось основанием для ранее вынесенного приговора, имело место на территории данного государства; б) если данное государство являлось основной жертвой

294

преступления .

Данные положения были подвергнуто критике в литературе [344, с. 32-33]^[41], на наш взгляд, вполне обоснованной. Во-первых, ссылка на то, что деяние, которое являлось основанием для ранее вынесенного приговора, имело место на территории данного государства или данное государство являлось основной жертвой преступления, не может рассматриваться как основание для пересмотра приговора другого суда, если судебное разбирательство было беспристрастным и независимым и велось должным образом. Во-вторых, это положение, в случае его легитимации, может породить злоупотребления со стороны государств. В- трстьих, подобные установления противоречат действующим международным нормам, в первую очередь, приведенному выше Международному пакту о гражданских и политических правах.

Представляется, что при всей своей значимости идея неотвратимости наказания лиц, совершивших преступления против мира и безопасности человечества, в том числе, военные преступления, не умаляет значения других принципов уголовной ответственности.

В первую очередь это касается основополагающего принципа законности. Общеизвестная посылка nullum crimen sine lege - nulla poena sine lege (от лат. - нет преступления без указания о том в законе - нет наказания без указания о том в законе) имеет определенную специфику действия применительно к международным преступлениям. Следует также иметь в виду, что процесс становления данного принципа испытывал влияние важнейших политических событий XX в. и отражал реакцию международного сообщества и представляющих его государств и международных институтов на эти события. Как известно, во время Нюрнбергского процесса защита пыталась использовать вопрос о ретроактивности (обратной силе) положений Устава Нюрнбергского трибунала, при этом юристы нс были единодушны в отношении того, к каким из преступлений, рассматривающихся Трибуналом, это относится^{[42] [43]}. Трибунал отметил в своем приговоре, что ссылка на отсутствие в международном праве довоенного периода норм, запрещающих агрессивную войну, является несостоятельной, поскольку Пакт Бриана Ксллога провозгласил отказ от войны как инструмента национальной политики, что сделало такую войну преступной. «Те, кто планирует такую войну с ее неизбежными и ужасными последствиями, действуя таким образом совершают преступление»²⁹ . Следует согласиться с Ю.А. Решетовым в том, что «делая такой вывод, он (Трибунал - С.Л.) исходил из общественной опасности преступлений против мира, в свете которой важнейшее значение имеет соблюдение общего принципа ответственности, а именно неотвратимости наказания» [428, с. 108].

Рассмотрение Трибуналом военных преступлений, совершенных подсудимыми, также вызвало многочисленные возражения защиты. Прежде всего, как и в случае с преступлениями против мира, защитники подсудимых утверждали, что нарушения законов и обычаев войны нс являются международными преступлениями, нс подлежат судебному преследованию²⁹*. В свою очередь Обвинение утверждало, что п. «Ь» ст. 6 Устава Международного военного трибунала, перечисляющий военные преступления, «уточнил и обобщил принципы и нормы.

299

содержащиеся в ранее заключенных международных конвенциях» . Трибунал согласился с доводами Обвинения и в Приговоре сослался на ст. 46, 50, 52, 56 Гаагской конвенции 1907 г. и ст. 2-4, 46, 51 Женевской конвенции 1929 г., отметив: «Тот факт, что нарушение этих норм являлось преступлением, за которые отдельные лица подлежали наказанию, слишком хорошо известен для того, чтобы допустить хоть тень ^оо

сомнения» .

Следует также признать исключительность ситуации, при которой создавался и действовал Нюрнбергский МВТ, очевидный характер злодеяний, совершенных по приказу (в рамках государственной политики) главных военных преступников II мировой войны.

Действующие международно-правовые акты недвусмысленно указывают на недопустимость привлечения к уголовной ответственности и осуждение лица в отсутствие нормы, криминализирующей совершенное лицом деяние, при этом установленной и действующей в момент его совершения. Так, ч. 1 ст. 15 Международного Пакта о гражданских и политических правах прямо устанавливает, что никто не может быть признан виновным в совершении какого-либо уголовного преступления, которое согласно действовавшему в момент его совершения внутригосударственному законодательству или международному праву, нс являлось уголовным преступлением. Аналогичная норма содержится в ст. 7 Европейской Конвенции по правам человека'⁰¹.

Римский статут Международного уголовного суда содержит положение, согласно которому никто не может подлежать ответственности по настоящему Статуту, если только инкриминируемое деяние на момент его совершения не признавалось преступлением, подпадающим под юрисдикцию Суда (ч. 1 ст. 22).

Значимость соблюдения nullum crimen sine lege - nulla poena sine lege отмечается международными судами: в одном из судебных прецедентов Европейского суда по правам человека указано на то, что недопустимо никакое отступление от принципа «нет преступления без указания на то в законе» даже «в период войны или иного чрезвычайного положения» в целях обеспечения максимально эффективной защиты ^{[44] [45] [46] [47]}

300

лица от произвольного уголовного преследования, осуждения и нака-

302

зания .

А.Г. Кибальник обращает внимание на то, что логическим следствием запрета применять положения действующего международноправового акта к деяниям, имевшим место до его вступления в силу, является запрет на применение нормы международного уголовного права по аналогии, в связи с чем, прямо предписана необходимость как можно более четкого определения самого преступления по международному уголовному праву [240, с. 92-93]. Кроме того, по мнению указанного автора, составной частью рассматриваемого принципа является «правило о сомнениях», согласно которому любое сомнение в возможности или правильности квалификации по нормам международного уголовного права должно быть истолковано в пользу обвиняемого лица [240]. Данное мнение согласуется с положениями ст. 22 Римского статута Международного уголовного суда^{[48] [49]}.

Заметим, что Международный уголовный суд выгодно отличается от международных уголовных трибуналов ad hoc в плане легитимности учреждения (создан на основании международного договора) [549], а также с учетом того, что его Статут нс имеет обратной силы (под юрисдикцию Суда подпадают все преступления, предусмотренные его Статутом, совершенные после 1 июля 2002 г.) [567]^[50]. В этой связи, по мнению И.П. Блищенко и И.В. Фисенко, Международный уголовный суд способен избежать тех нападок, которым подвергались международные военные трибуналы после Второй мировой войны, когда их обвинили в несоблюдении принципа законности, отсутствии объективности, характеризовали как суды победителей, суды post factum [72, с. 73]^[51].

Как уже отмечалось, действие рассматриваемого принципа применительно к уголовной ответственности за международные, в том числе военные преступления, обладает определенной спецификой. Во-первых, действует безусловный приоритет международного права в вопросах

криминализации деяния. Сформулированный Комиссией международного права второй Нюрнбергский принцип гласит: «То обстоятельство, что по внутреннему праву не установлено наказания за какое-то действие, признаваемое, согласно международному праву преступлением, не освобождает лицо, признаваемое, согласно международному праву преступным, от ответственности по международному праву»^[52]. В проекте Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества, представленного на обсуждение 51-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН, сказано: «Преступления против мира и безопасности человечества являются преступлениями по международному праву и наказуются как таковые, вне зависимости от того, наказуемы ли они по внутригосударственному праву» (п. 2 ст. I)^[53].

Здесь, как замечает Р.А. Мюллерсон, «как бы приравниваются две юридические категории, различные в пределах одной и то же системы права и совпадающие в разных системах - уголовное наказание во внутреннем праве и признание действий преступными в международном. Можно говорить о том, что установление преступности определенных актов включает в себя, хотя в родовом виде, возможность наказания за них. Еще более важно то, что с точки зрения Комиссии международного права, эти две категории юридически равнозначны и представляют собой основание ответственности за преступные действия» [384, с. 92]. Как мы полагаем, приведенная формулировка указывает также на то, что государствам, принимая во внимание широкое и активное участие национально-правовых систем в механизме реализации уголовной ответственности за преступления против мира и безопасности человечества, в том числе, военные преступления, необходимо привести свои уголовные законы в соответствие с международными стандартами борьбы с преступностью.

Во-вторых, необходимо учитывать существенные отличия в подходах международно-правовой и национально-правовых систем к установлению преступности и наказуемости деяния. В национальном праве, как правило, уголовный кодекс перечисляет составы преступлений, определяя при этом в каждом отдельном случае вид и меру наказания. Нормы международного права устанавливают преступность тех или иных деяний, а часто и состав преступлений, но, как правило, не содержат четких разъяснений относительно видов и мер наказания за их совершение. При этом наблюдается эволюция международного права в данном вопросе. Так, к примеру. Устав Нюрнбергского МВТ, в ст. 6 сформулировав составы преступлений, подлежащих его юрисдикции, в ст. 27 оговорил «право приговорить виновного к смертной казни или другому наказанию, которое Трибунал признает справедливым» [427, с. 148, 153]. Устав Международного трибунала по бывшей Югославии идет несколько дальше, предусмотрев в ст. 24, что наказание «назначаемое Судебной камерой, ограничивается тюремным заключением. При определении сроков тюремного заключения Судебные камеры руководствуются общей практикой вынесения приговоров о тюремном заключении в судах бывшей Югославии»’⁰⁸.

Интересно проследить эволюцию подхода к криминализации и наказуемости деяния по международному праву в Статуте Международного уголовного суда. В проекте Устава Международного уголовного суда^{[54] [55]} ст. 39 формулировала принцип законности (nullum crimen sine lege) с точки зрения криминализации деяния международным правом, предусмотрев, что обвиняемый не признается виновным: а) в случае уголовного преследования в связи с преступлением, указанным в ст. 20 a)-d) (преступление геноцида, преступление агрессии, серьезные нарушения законов и обычаев, применимых в вооруженном конфликте, преступления против человечности), если соответствующее действие или бездействие не являлось преступлением по международному праву; Ь) в случае уголовного преследования в связи с преступлением, указанным в сг. 20 е) (преступления, установленные на основании или во исполнение положений договоров, перечисленных в Приложении, которые с учетом предполагаемого поведения, представляют собой исключительно тяжкие преступления, вызывающие озабоченность международного сообщества), если соответствующий договор нс применялся к поведению обвиняемого на момент действия или бездействия^[56]. Проект Устава специально не формулировал положение nulla poena sine lege применительно к деятельности Международного уголовного суда. Мерам наказания была посвящена ст. 47 проекта, предусматривающая два вида наказания, которые может назначить Суд: а) лишение свободы на любой срок вплоть до пожизненного заключения; б) штраф; п. 2 названной статьи разъяснял, что при определении срока лишения свободы или штрафа

Суд может учитывать меры наказания, предусмотренные законом: а) государства гражданства осужденного; Ь) государства места совершения преступления; и с) государства, в котором обвиняемый содержался под стражей и которое имело над ним юрисдикцию»'¹¹¹.

Как видно из приведенных положений проекта Устава, предполагалось, что Международный уголовный суд при назначении наказания будет активно обращаться к национальному закону соответствующего государства. Данное положение выглядело вполне логичным при отсутствии в международном праве подробных и детальных разъяснений относительно наказания физических лиц за совершение того или иного международного преступиeiшя.

Однако в дальнейшем данный подход претерпел изменения. Наряду с нормой о действии nullum crimen sine lege (о ней было сказано выше), Римский Статут уделил внимание nulla poena sine lege, предусмотрев, что лицо, признанное Судом виновным, может быть наказано только в соответствии с положениями настоящего Статута (ст. 23).

Международный уголовный суд, как это следует из ст. 77 Статута, лицам, виновным в совершении преступлений, подпадающих под юрисдикцию Суда (они определены в ст. 5, в их число входят военные преступления), может назначить один из следующих основных видов наказаний:

• • лишение свободы на определенный срок, исчисляемый в количестве лет, которое не может превышать максимального количества в 30 лет;
• • пожизненное лишение свободы.

В качестве дополнительного вида наказания, помимо лишения свободы, Суд может назначить:

• • штраф;
• • конфискацию доходов, имущества и активов, полученных прямо или косвенно в результате преступления (без ущерба для прав bona fide третьих лиц).

При определении меры наказания за совершенное военное преступление Суд обязан учитывать, что любое наказание в первую очередь должно «отражать виновность осужденного». При этом Суд, помимо вины и тяжести преступления, учитывает:

• • степень причиненного ущерба (вред, причиненный потерпевшим и их семьям);
• • характер «противозаконного поведения» и средства, использовавшиеся при совершении военного преступления;
• • «степень умысла»;
• • факторы, касающиеся способа, времени и места совершения преступления;
• 3,1 Там же.-С. 87.
• • возраст, уровень образования, социальное и экономическое положение лица, признанного виновным;
• • смягчающие и отягчающие обстоятельства^[57].

Приведенные положения Римского Статута свидетельствуют, на наш взгляд, о постепенном утверждении принципа законности в исследуемой сфере, в том числе, в рамках международной уголовной юрисдикции, в его классическом (подлинном) понимании. В то же время следует принять во внимание, что пример Римского статута (если сравнивать его подход к принципу nullum crimen sine lege - nulla poena sine lege с подходами в уставах других международных органов уголовной юстиции) носит характер, скорее исключения, чем правила.

Следует также иметь в виду, что принцип законности не исчерпывается вопросами криминализации и наказуемости деяния, но наряду с ними включает в себя требование неукоснительно соблюдать закон в правоприменительной деятельности^{[58] [59]}. Законность применительно к уголовному судопроизводству (как международному, так и национальному) означает требование осуществлять производство по уголовному делу в точном соответствии с законом (с учетом органа уголовного правосудия в качестве такого закона может выступать его устав), соблюдать все нормы материального и процессуального права, распространяющиеся на всех должностных лиц, ответственных за производство по делу, и

314

всех других участников уголовного судопроизводства .

На необходимость строгого соблюдения норм международного права, в том числе, при отправлении правосудия, указывают главные органы и должностные лица ООН. Согласно Докладу Генерального секретаря ООН от 23 августа 2004 г. «Господство права и правосудие переходного периода в конфликтных и постконфликтных обществах»^[60] нс может предусматриваться амнистия за геноцид, военные преступления, преступления против человечности или грубые нарушения прав человека. В тех случаях, когда ООН получает мандат на осуществление исполнительных или судебных функций, учреждения, действующие под управлением ООН, при отправлении правосудия должны скурпулезно соблюдать международные стандарты в области прав человека. Нельзя не согласиться с теми авторами, которые считают, что эти условия также должны соблюдаться правоохранительными системами всех государств [269].

В целом правомерно вести речь об интегративном характере принципа законности, в том числе, применительно к исследуемой разновидности уголовной ответственности.

В приведенных выше положениях Римского Статута, касающихся факторов, подлежащих учету при назначении наказания, как представляется, отражена роль и других принципов уголовной ответственности, а именно, индивидуализации (был рассмотрен выше), вины, справедливости.

Принцип вины представляет собой положение, на основании которого лицо подлежит уголовной ответственности только в случае, когда совершенному противоправному деянию соответствует указанное в законе психическое состояние (вина) лица к содеянному, которое выражается в форме умысла или неосторожности [445, с. 19-21]. Необходимость следовать принципу виновности исключает объективное вменение, т.е. привлечение к уголовной ответственности за противоправное, но невиновное причинение вреда охраняемым законом отношениям. Данный принцип получил закрепление на национально-правовом уровне: большинство государств, включая РФ'¹⁶, исходят из того, что лицо подлежит уголовной ответственности только за тс общественно опасные действия (бездействие) и наступившие общественно опасные последствия, в отношении которых установлена его вина³¹

В международно-правовых актах при характеристике психического отношения лица, совершающего противоправные действия (нарушающего правоохраняемый интерес в форме бездействия), нередко употребляются ^{[61] [62]}

термины «намерение»^[63], «сознательность»^[64], «преднамеренность»^[65]. В ст. 30 Римского статута Международного уголовного суда указано на то, что «Если не предусмотрено иного, лицо подлежит уголовной ответственности и наказанию за преступление, подпадающее иод юрисдикцию Суда, только в том случае, если по признакам, характеризующим объективную сторону, оно совершено намеренно и сознательно».

Следует также иметь в виду, что виновность как признак преступления означает нс только сам факт наличия того или иного психического отношения к совершенному деянию, но и необходимость доказанности этого психологического отношения при правоприменении [240, с. 101], то есть в рамках уголовно-процессуальной деятельности. Данное обстоятельство, как мы полагаем, служит дополнительным доводом в пользу обосновываемой нами позиции, согласно которой уголовная ответственность (в том числе за военные преступления) развивается и реализуется в комплексе взаимосвязанных материально-правовых и процессуально-правовых отношений.

Принцип справедливости. Выше мы останавливались на принципе non bis in idem, который, в свою очередь, является одной из составляющих принципа справедливости.

Принцип справедливости также означает, что суд (независимо от того, международный он или внутригосударственный) при назначении наказания должен руководствоваться не эмоциями, не чувством мести, а абсолютной оценкой, как совершенного преступления, так и личности виновного. Справедливость, с одной стороны, выражается в соразмерности наказания совершенного деяния, а с другой стороны, в соответствии назначенного наказания личности осужденного [275, с. 65].

Международно-правовые источники, в той или иной степени касающиеся вопросов уголовной ответственности за военные преступления, не называют в прямой постановке принцип справедливости. В то же время, в них закреплен ряд положений-принципов, по сути направленных на обеспечение справедливости в уголовном судопроизводстве. В Уставе Нюрнбергского МВТ был признан и нашел отражение в его приговоре принцип, согласно которому каждое лицо, обвиняемое в международном преступлении, имеет право на справедливое рассмотрение дела на основе фактов и права^[52]. Факт судебного процесса над лицами, виновными в бесчеловечных преступлениях, говорит сам за себя - принцип справедливости, сформулированный Нюрнбергским трибунатом был им же реализован^[67]. Исследовавший проблему судебного разбирательства в Нюрнберге, А.М. Ларин, указывает на такие основополагающие принципы Нюрнбергского процесса, сформулированные в соответствующих статьях Устава МВТ, как публичность (ст. 17), независимость судей (ст. 3), гласность (правило VII Регламента), свободная оценка доказательств (ст. 19), право на защиту (правило II Регламента), состязательность (ст. 16) [314, с. 72-79]. Убежденность разработчиков Устава МВТ в виновности главных немецких военных преступников не помешала им включить в текст Устава основные процессуальные гарантии участникам процесса. Н.Н. Полянский обоснованно считал, что в Уставе Нюрнбергского МВТ нашли отражение следующие процессуальные гарантии прав обвиняемого: 1) сообщение обвиняемому обвинительного акта; 2) право при любом предварительном допросе и на суде давать объяснения по обстоятельствам, выдвинутых против него обвинений; 3) право на формальную защиту, т.е. право не только защищаться самому, но и при помощи защитника; 4) право лично или через защитника представлять на суде доказательства в свою защиту и подвергать перекрестному допросу любого свидетеля обвинения; 5) ведение предварительного допроса подсудимого и судебного разбирательства на понятном подсудимому языке [457, с. 28-29]. Указанные процессуальные гарантии были нс только продекларированы, но и реализованы, о чем косвенно говорят и итоги процесса (выше было обращено внимание на индивидуализацию уголовной ответственности в Нюрнберге). Как подчеркнул известный английский юрист А.Л. Гудхарт, «никогда уже не будет сомнений относительно справедливости приме-

пенных Нюрнбергским трибуналом норм доказательственного права и процесса» [706, р. 1, 5].

В дальнейшем в международно-правовых актах были сформулированы основополагающие принципы уголовного судопроизводства, выражающие идею справедливости. Так, Всеобщая декларация прав человека 1948 г. (ст. 7-11) и Международный пакт о гражданских и политических правах 1966 г. (ст. 9-15) называют принципы осуществления правосудия только судом; гласность судебного разбирательства; равенство лиц перед уголовным законом; право на защиту^[68]. Данные документы, как отмечается в литературе [332, с. 68], имеют универсальный характер и предусматривают принципы судопроизводства по делам о различных категориях преступлений, в том числе и международных.

Основные положения ст. 14 Международного пакта о фажданских и политических правах, предусматривающие судебные гарантии прав личности в уголовном процессе, воспроизведены, а некоторые из них конкретизированы применительно к международному уголовному судопроизводству, в Уставе международного трибунала по бывшей Югославии (ст. 20- 21), Уставе международного трибунала по Руанде (ст. 19-20), Римском Статуте Международного уголовного суда (ст. 40, 66, 67), проекте Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества (ст. 11).

Специальным международно-правовым актом, предусматривающим судебные гарантии для лиц, обвиняемых в военных преступлениях, является Дополнительный протокол I 1977 г. к Женевским конвенциям 1949 г., который в п. 4 ст. 75 воспроизводит положения ст. 14 Пакта о фажданских и политических правах, а в п. 7 этой же статьи предусматривает: «Во избежание любого сомнения в отношении преследования лиц, обвиняемых в военных преступлениях или в преступлениях против человечества и суда над ними, применяются следующие принципы:

• • лица, обвиняемые в таких преступлениях, должны преследоваться и предаваться суду в соответствии с нормами международного права; и
• • любые такие лица, которые нс пользуются более благоприятным обращением в соответствии с Конвенциями или согласно настоящему Протоколу, пользуются обращением, предусмотренным настоящей статьей, независимо от того, являются или нс являются преступления, в которых они обвиняются, серьезными нарушениями Конвенций или настоящего Протокола»^[69].

Практика национально-правовых систем в закреплении принципа справедливости различается [672]. В целом для техники законодательного описания данного принципа в уголовном праве государств характерны усеченные формулировки и ограничение его содержания вопросами справедливости применяемого к совершившему преступление лицу наказания, а также запретом повторного осуждения лица за одно и то же деяние (non bis in idem)^[70]. В законодательстве некоторых стран (Аргентина, Бельгия, Германия, Грузия) отсутствует прямая регламентация составляющих рассматриваемого принципа.

Как представляется, содержание принципа справедливости уголовной ответственности (в том числе, за военные преступления) наряду с указанными составляющими включает в себя также требование о том, что применяемые к совершившему преступление лицу меры государственного (межгосударственного) принуждения должны соответствовать объективным потребностям охраны личности, общества и государства (международного сообщества), и, следовательно, быть достаточными и необходимыми для его исправления и предупреждения совершения новых преступлений^{[71] [72]}. Справедливость государственного принуждения, но всей видимости, затрагивает не только лицо, совершившее преступление и несущее за ото ответственность, но и тех лиц, которые пострадали от преступления (а также тех, кто может пострадать от подобных преступлений), а в более широком плане (с учетом нарушения правоохранясмых интересов) - общество, государство, международное сообщество³² '.

Следует согласиться с профессором А.В. Наумовым, полагающим, что справедливость в уголовном праве, выражающаяся в возможности однократной ответственности за одно преступление, «аккумулирует в себе другие важнейшие принципы - ведь они характеризуют определенный аспект справедливости в уголовном праве, без которой нет справедливости права в целом. Таким образом, справедливость можно рассматривать и как обобщающий принцип, и как обобщающее начало уголовного права» [413, с. 52]. А поскольку уголовно-правовые отношения развиваются в процессуальных формах, принцип справедливости (равно как и принципы законности, ответственности при наличии вины), но нашему мнению, носит интегративный характер, заключает в себе органичную взаимосвязь материально-правовых и процессуально-правовых установок.

Таким образом, специфика содержания и действия принципов уголовной ответственности за военные преступления проявляет себя, во- первых, в особенностях их нормативно-правового установления и применения (соответственно, в рамках международно-правовой и национально-правовых систем), во-вторых, в органичном сочетании в них материально-правовых и процессуально-правовых установок, в-третьих, в особой роли принципа неотвратимости наказания лиц, совершивших рассматриваемые преступления. Принцип неотвратимости, получивший наиболее четкое закрепление в Уставе Нюрнбергского МВТ, сохраняет свое значение в современных условиях, обеспечивается рядом сложившихся и действующих в международном и национальном уголовном материальном и процессуальном праве положений-принципов (неограниченность действия во времени норм уголовного преследования; универсальная юрисдикция; недопустимость ссылки на официальный статус; недопустимость ссылки на приказ, преступность которого очевидна), оказывает влияние на содержание и действие международно- правовых и уголовно-правовых постулатов (ограничение иммунитета высших должностных лиц, возможность повторного осуждения лица международным уголовным судом, при условии, что национальные органы уголовной юстиции преследовали цель оградить это лицо от уголовной ответственности).

Принцип неотвратимости наказания лиц, совершивших военные преступления, нс означает нивелирования других принципов уголовной ответственности за военные преступления, имеющих важное самостоятельное значение (законность, индивидуализация, ответственность при наличии вины, справедливость), в пользу чего свидетельствует их нормативно-правовое отражение в международно-правовых актах, в том числе, в Римском Статуте международного уголовного суда, актах национального законодательства государств, а также их учет в правоприменительной практике международного и внутригосударственного уровней.

• [1] См.: Ответственность за военные преступления и преступления против человечества. - С. 29-30.
• [2] См.: Док. ООН А/40/10. П. 45.
• [3] 254 Декларация о территориальном убежище, п. 2 ст. 1 (Принята 14.12.1967 Резолюцией2312 (XXII) Генеральной Ассамблеей ООН)//Действующее международное право. Т. 1.-М.: Московский независимый институт международного права, 1996. - С. 338-339.
• [4] " Так, в нашей стране был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР от4 марта 1965 г. «О наказании лиц, виновных в преступлениях против мира и человечности, независимо от времени совершения преступлений». - См.: Ведомости ВерховногоСовета СССР. - 1965. - № 10. - Ст. 123. 256 См.: Конвенция о неприменимости срока давности к военным преступлениям и преступлениям против человечности от 26 ноября 1968 г.// Международное право в документах/ Соет. Н.Т. Блатова. - М.: Юрид. лит, 1982. - С. 833-835. В настоящее время участниками Конвенции является более 50 государств. При этом, принцип неприменимостисрока давности к военным преступлениям закреплен во многих уставах, наставлениях и вуголовном законодательстве многих государств, в том числе, тех, которые не являютсяучастниками Конвенции 1968 г. [617, с. 792]. До недавнего времени отличного от приведенного подхода по данному вопросу придерживалась Германия: Закон ФРГ, принятый
• [5] марта 1965 г. позволял амнистировать нацистских военных преступников спустя30 лет после окончания Второй мировой войны. В настоящее время Уголовный кодекс омеждународных преступлениях ФРГ, введенный в действие Законом от 26 июня 2002 г.,включил в § 5 норму о неприменении сроков давности к международным преступлениям,перечисленным в Кодексе (в том числе, военным преступлениям) [658].
• [6] Принцип универсальной юрисдикции может быть выражен формулой: «aut dedereaut iudicare - от лат. или выдай или осуди». Согласно положениям проекта Принстонского университета о принципах универсальной юрисдикции 2001 г., «универсальнаяюрисдикция - это уголовная юрисдикция, основанная исключительно на характерепреступления, независимо от места совершения, гражданской принадлежности предполагаемого или осужденного исполнителя, гражданской принадлежности потерпевшегоили любой другой связи с государством, осуществившим такую юрисдикцию». - См.:The Princeton Principles on Universal Jurisdiction. - Princeton University Press, 2001.
• [7] См.: Принципы международного сотрудничества в отношении обнаружения, ареста,выдачи и наказания лиц, виновных в военных преступлениях и преступлениях противчеловечества [Электронный ресурс] (Приняты 03.12.1973 Резолюцией 3074 (XXVIII) на2187-м пленарном заседании Генеральной Ассамблеи ООН).- Доступ из справ.-правовой системы «Консультант Плюс».
• [8] См.: Bassiouni М.С. International Crimes: Digest/Index of International Instruments1815-1985. Vol. 2. - N. Y., 1986.
• [9] См. ст. 49 Первой, ст. 50 Второй, ст. 129 Третьей, ст. 146 Четвертой Женевских конвенций (Женевские конвенции от 12 августа 1949 года и Дополнительные протоколы кним.-М.: МККК, 1997.-С. 24,51, 117, 199-200).
• [10] См.: Женевские конвенции от 12 августа 1949 года и Дополнительные протоколы кним. - М.: МККК, 1997. - С. 267, 276.
• [11] Henckaerts J.-M., Doswald-Beck L. Customary International Humanitarian Law. - Cambridge, 2009. - Vol. 1. - P. 605, note 198.
• [12] В частности, такой подход отражен в уголовном законодательстве Австрии, Швейцарии.
• [13] См.: Ответственность за военные преступления и преступления против человечества. - С. 29-30.
• [14] См.: Доклад Комиссии международного права о работе ее сорок восьмой сессии
• [15] (6 мая - 26 июля 1996 г.)// Генеральная Ассамблея. Официальные отчеты. Пятьдесятпервая сессия. Доп. № 10 (А/51/10). - С. 50.
• [16] 66См.: International Law Commission Report, Commentary to Art. 7 of the Draft Code ofCrimes Against the Peace and Security of Mankind of 5 July 1996. UN Doc A/5I/10// Yearbook of the International Law Commission. 1996. Vol. II (2).
• [17] 2 26 См., соответственно: ст. 7 Устава Международного трибунала по бывшей Югославии, ст. 6 Устава Международного трибунала по Руанде; ст. 27 Римского статута Международного уголовного суда. 2 s Высшим должностным лицам государства по международному праву предоставлениммунитет ratione personae (персональный) и иммунитет ratione materiae (материальный). При этом иммунитет ratione materiae защищает глав государств и других высокопоставленных лиц от уголовного преследования за деяния, которые они совершили вофициальном качестве в течение срока своих полномочий. Иммунитет ratione personaeимеет процессуальную природу и налагает запрет на любое уголовное преследование вто время, когда лицо занимает соответствующую должность [498].
• [18] Вместе с тем, высказывается и другая точка зрения [58, с. 239-247].
• [19] В научном исследовании, сфокусированном на вопросах судебного преследованияглав государств, приведена следующая статистика: в период с 1990 по 2008 г. 67 главгосударств (или правительств) из 43 государств мира были привлечены к ответственности за совершение уголовных преступлений (в основном серьезных нарушений правчеловека и финансовых нарушений). Среди подсудимых - главы 32 государств Латинской Америки, 16 Африки, 10 Европы, 7 - Азии и 2 - Ближнего Востока. Соответст-
• [20] вующие судебные преследования осуществлялись как в рамках национальной судебнойсистемы, так и органами международной уголовной юстиции. При этом из указанныхдел только в половине случаев были вынесены обвинительные приговоры, среди ниходин предусматривал в качестве меры наказания смертную казнь (имеется в виду обвинительный приговор в отношении бывшего главы Ирака С. Хусейна) [731, р. 12-14].
• [21] В частности, в Женевских конвенциях 1949 г., Дополнительных протоколах к ним 1977 г.
• [22] Общую формулировку данной ответственности содержит преамбула IV Гаагскойконвенции о законах и обычаях сухопутной войны 1907 г., более детальные положения установлены в I Дополнительном протоколе 1977 г. к Женевским конвенциям1949 г. (ст. 86-87).
• [23] 2/3 Модель уголовной ответственности, известная как Joint Criminal Enterprise (JCE) или«совместные преступные действия» (СПД) была введена в практику современного международного уголовного права апелляционной палатой Международного трибуналапо бывшей Югославии (МТБЮ): в 1999 г. в деле Prosecutor v. Tadi апелляционная палата МТБЮ установила, что обвиняемый может быть привлечен к ответственности за то,что совершил преступление посредством участия в совместных преступных действиях.Судебная практика МТБЮ, а также последующие международные уголовные трибуналы ad hoc, развивая данную теорию форм уголовной ответственности, определили трикатегории JCE (СПД). Первая, или базовая, - когда все участники, действуя в соответствии с общей целью, разделяют общий преступный замысел. Например, план убийст
• [24] ва, где каждый участник исполняет определенную роль и каждый имеет намерение совершить убийство. Вторая категория - системная, вариация базовой, характеризуемаясуществованием организованной системы жестокого обращения. Классический пример - концентрационный лагерь, в котором заключенные погибают или претерпеваютжестокое обращение из-за совместных преступных действий. Третья категория, илирасширенная категория СПД, касается действий, связанных общей преступной целью,когда один из преступников совершает деяние, которое хотя и не имеет прямого отношения к общей преступной цели, но тем нс менее имеет естественные и предсказуемыепоследствия, способствующие достижению данной цели. [97, с. 456-470; 347, с. 22-24].274 Так, согласно недавнему исследованию, в практике МТБЮ средний размер наказанияза совершение преступления в форме JCE почти вдвое выше среднего размера наказанияпо модели командной ответственности. - См.: Hola В., Smeulers A., Bijleveld С. Is ICTYSentencing Predictable? An Empirical Analysis of ICTY Sentencing Practice. - P. 91.
• [25] Заметим, что Международный уголовный суд ориентируется на «командную ответственность», разграничивает ответственность командиров и начальником за непринятие мер, с одной стороны, и соучастие в преступлениях подчиненных, - с другой. Так,утверждая обвинение по делу The Prosecutor v. Jean-Pierre Bemba Gombo, Палата предварительного производства II (Pre-Trial Chamber II), оценив фактические обстоятельства совершения преступлений в ЦАР в 2002-2003 гг., отвергла предложенную прокурором квалификацию поведения обвиняемого в качестве соучастника преступлений исделала выбор в пользу командной ответственности. - Prosecutor v. Jean-Pierre BembaGombo, Decision on the Confirmation of charges, ICC-01/05-01/08-424 (June 15, 2009).
• [26] См.: Ответственность за военные преступления и преступления против человечества. - С. 30.
• [27] Резолюции, принятые Генеральной Ассамблеей ООН на второй части первой сессии23 октября - 15 декабря 1946 г.- Лейк Соксес; Нью-Йорк: Объединенные Нации,1947.-С. 139-140.
• [28] Международное публичное право: сборник документов. Т. 2. - М.: БЕК, 1996.-С.101-102.
• [29] 280 Суть данной концепции сводится к тому, что лица, совершающие преступление приисполнении явно для них незаконного приказа, должны подлежать уголовной ответственности; а начальник должен нести ответственность за совершенные преступленияпри исполнении отданного им незаконного приказа в любом случае [200, с. 35-45]. 2 Prosecutor v. D. Erdemovic, Case «Pilica Farm» No. IT-96-22. Para. 88.
• [30] Выше мы останавливались на его частных проявлениях, связанных с недопустимостью ссылки на официальное положение, преступный приказ, ответственности командиров и начальников. лог ' Так, из 22 подсудимых в Нюрнберге к смертной казни были приговорены 12, троебыли оправданы, 7 приговорены к различным срокам тюремного заключения. Как отметил в этой связи И.И. Лукашук, результаты Нюрнбергского процесса оказались справедливыми и юридически довольно обоснованными [428, с. 258].
• [31] 2X6 Так, в проекте Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества (ст. 12)
• [32] закреплена формулировка non bis in idem, в Римском статуте Международного уголовного
• [33] суда (ст. 20) этот же принцип обозначен формулой ne bis in idem. В Латинском словаре,прилагаемом к Юридическому словарю под ред. А.Н. Азрилияна, читаем: non bis in idem«не дважды за одно и то же»; не должно быть двух взысканий за одну провинность [673].2X7 Наша страна участвует в Пакте с 1976 г. (Официальный источник: Ведомости Верховного Совета СССР. - 1976. - № 17. - Ст. 291).
• [34] Для России Протокол вступил в силу 1 августа 1998 г.
• [35] Конвенция об обращении с военнопленными (ст. 86), Конвенция о защите гражданского населения во время войны (ст. 117).
• [36] См.: п. g ч. 4 ст. 75.
• [37] Согласно ч. 1 ст. 50 Конституции РФ «никто не может быть повторно осужден заодно и то же преступление». В Уголовном кодексе РФ сказано: «Никто не может нестиуголовную ответственность дважды за одно и то же преступление» (ч. 2 ст. 6). Уголовно-процессуальный кодекс РФ среди оснований прекращения уголовного преследования в отношении подозреваемого или обвиняемого указывает: наличие в отношенииподозреваемого или обвиняемого вступившего в законную силу приговора по тому жеобвинению либо определения суда или постановления судьи о прекращении уголовного дела по тому же обвинению; наличие в отношении подозреваемого или обвиняемогонеотмененного постановления органа дознания, следователя или прокурора о прекращении уголовного дела по тому же обвинению либо об отказе в возбуждении уголовного дела (п. 4, 5 ст. 27).
• [38] Подробнее по этому вопросу, в том числе об отступлениях в УК некоторых стран(КНР, Турция) от данного принципа см. [358].
• [39] При этом следует разграничивать случаи, когда национальные органы уголовнойюстиции могут преследовать цель оградить соответствующее лицо от уголовной ответственности за преступление против мира и безопасности человечества (это может проявляться в необоснованной задержке с проведением судебного заседания, в квалификации деяния как «обычного» преступления, отступлениях от принципов уголовного судопроизводства, либо в отсутствии самого судебного разбирательства), от тех случаев,когда национальный суд действует объективно и беспристрастно, при этом выноситприговор менее суровый, чем тот, который предположительно мог вынести международный орган уголовного правосудия [58, с. 222-223].
• [40] ‘^См.: Доклад Комиссии международного права о работе ее сорок восьмой сессии(6 мая - 26 июля 1996 г.)// Генеральная Ассамблея. Официальные отчеты. Пятьдесятпервая сессия. - Доп. № 10 (А/51/10). - С. 73.
• [41] 29‘ См. также: Rayfuse R. The Draft Code of Crimes against the Peace and Security of Mankind //Criminal Law Forum. 1997. - P. 56.
• [42] Так, по мнению немецкого юриста X. Бааде, не только военные преступления, но ипреступления против человечности были наказуемы по международному праву к моменту Нюрнбергского процесса [681, р. 307]. Некоторые авторы утверждают, что преступления против человечности не были к тому времени признаны в качестве влекущихуголовное наказание [680, р. 145]. Многие зарубежные юристы выражали сомнения вправомерности привлечения Нюрнбергским трибуналом к ответственности лиц, обвиняемых в преступлениях против мира [428, с. 108].
• [43] См.: Ответственность за военные преступления и преступления против человечества. С. 38-39. 29Х Утверждение обратного, по мнению защиты, поднимает в таком случае вопрос и обответственности союзников за те же нарушения законов и обычаев войны, совершавшиеся ими в ходе военных действий (принцип tu quoque). В качестве примеров при-
• [44] водились факты бомбардировок Великобританией и США Дрездена, Гамбурга, Кельна и других городов, унесших жизни тысяч мирных жителей, а также действия СШАв отношении японских городов Хиросима и Нагасаки, когда исход войны был уже предрешен.
• [45] 2 9 Нюрнбергский процесс. Т. I. - С. 253-254.
• [46] Там же. -Т. II. -С. 1020.
• [47] Конвенция о защите прав человека и основных свобод (заключена я Риме 04.11.1950,Россия участвует с 1998 г.) // СЗ РФ. 2001. № 2. - Ст. 163.
• [48] См.: S.W. против Соединенного Королевства. Судебное решение от 22 ноября1995 г. // Европейский суд по правам человека. Избранные решения. Т. 2. М, 2000.С. 161-162.
• [49] Следует также обратить внимание на то, что в дополнение к Статуту были разработаны Элементы преступлений, подпадающих под юрисдикцию Международного уголовного суда, которые согласно ст. 9 Статута помогают Суду в толковании и применении ст. 6, 7 и 8 в соответствии со Статутом. - См.: PCNICC/2000/inf/3/Add. 2.
• [50] ,04 Положение об отсутствии обратной силы положений Статута (ratio personae) закреплено в ст. 24 Римского Статута Международного уголовного суда.
• [51] От себя добавим, что Международный уголовный суд, принимая во внимание отмеченные преимущества, вполне может избежать той критики, которой подверглась работа Международного трибунала по бывшей Югославии, а также сам порядок его учреждения. По вопросу о международно-правовых основах учреждения указанного органа[399,с.59-71].
• [52] См.: Работа Комиссии международного права. - Изд. ООН. 80. - V. 11. - С. 82.
• [53] См.: Доклад Комиссии международного права о работе ее сорок восьмой сессии(6 мая - 26 июля 1996 г.)// Генеральная Ассамблея. Официальные отчеты. Пятьдесятпервая сессия. Доп. № 10 (А/51/10). - С. 29.
• [54] Устав Международного трибунала для судебного преследования лиц, ответственныхза серьезные нарушения международного гуманитарного нрава, совершенные на территории бывшей Югославии с 1991 года// Российский ежегодник международного права(1992).-СПб., 1994.-С. 250.
• [55] Был принят Комиссией международного права на ее сорок шестой сессии (2 мая -22 июля 1994 г.).
• [56] См.: Доклад Комиссии международного права о работе се сорок шестой сессии(2 мая - 22 июля 1994 г.) // Генеральная Ассамблея. Официальные отчеты. Сорок девятая сессия. Доп. №10 (А/49/10). Организация Объединенных Наций.- Нью-Йорк,1994.-С. 77-78.
• [57] 3,2 Вопросу определения меры наказания и учета соответствующих факторов уделеновнимание в Правилах процедуры и доказывания, которые были подготовлены в дополнение к Статуту в период с марта по июнь 2000 г. - См.: PCNICC/2000/l/Add. 1.
• [58] Законность представляет собой многоплановое явление. Многочисленные определения раскрывают различные аспекты законности: принцип деятельности государственных органов, своеобразный политико-правовой режим общественной жизни, атакже строгое требование соблюдения законов [390]. Законность, как верно замечает О.В. Качалова, является одним из основных демократических принципов правовогогосударства и выступает в качестве универсального правового принципа, заключающегося в точном и неуклонном соблюдении законно всеми участниками общественных отношений. Общеправовой принцип законности закреплен в ст. 15 КонституцииРФ [587, с. 43-44].
• [59] Подробнее о принципе законности в уголовном процессе, см., например: Доля Е.Принцип законности в уголовном судопроизводстве: онтологический, гносеологический и правовой аспекты // Законность. - 2010. - № I. - С. 3-8.
• [60] 3,5 UN Doc S/2004/616.
• [61] 3,6 Ст. 5 УК РФ.
• [62] В то же время уголовное законодательство некоторых государств (например, Австралии, Англии, США, Франции) в отличие от УК РФ содержит положения, в соответствии с которыми становится возможным наказание лица, совершившего преступлениена основании подразумеваемой вины. Для привлечения лица к уголовной ответственности достаточно установить факт совершения им правонарушения. Такого рода объективное вменение называется «строгая ответственность». Существование этого института объясняется наличием в зарубежном уголовном законодательстве множества уголовно наказуемых проступков (нарушение санитарных правил, торговля некачественными продуктами питания, нарушение правил дорожного движения), совершение которых не влечет за собой наказания в виде лишения свободы. В случае совершенияуголовного проступка вина правонарушителя как бы презюмируется [358].
• [63] Ст. II Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него от9 декабря 1948 г. // Ведомости Верховного Совета СССР. 1954. - № 12. - Ст. 244.
• [64] Ст. 2 Конвенции о борьбе с торговлей людьми и с эксплуатацией проституции третьимилицами от 12 марта 1950 г. // Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций,заключенных СССР с иностранными государствами. - М., 1957. - Вып. 16. - С. 281.
• [65] Ст. 1 Конвенции о борьбе с незаконными актами, направленными против безопасности гражданской авиации от 23 сентября 1971 г. //Сборник действующих договоров, соглашений и конвенция, заключенных СССР с иностранными государствами. - М.,1975.-Вып. 19.-С. 90.
• [66] См.: Работа Комиссии международного права. - Изд. ООН. 80. - V. 11. - С. 82.
• [67] Здесь уместно обратить внимание на то, что сама идея суда над главными немецкимипреступниками встретила до ее реализации ряд возражений со стороны государственныхдеятелей Великобритании и США. Британская точка зрения заключалась в том, что проведение международного судебного процесса будет делом слишком медленным, его законность станет оспариваться, он даст нацистским главарям благоприятную возможностьзаняться пропагандой. Поэтому, коль скоро виновность основных нацистских главарейбыла признана не требующей доказательств, их судьбу следовало решить скорее политическими средствами (т.е. внесудебной казнью), а не путем судебного разбирательства.Что касается преступников более мелкого масштаба, то англичане считали, что их нужнонаправить для принятия в отношении их надлежащих мер в страны, в которых они совершили свои преступления. Британская позиция поддерживалась рядом влиятельныхполитиков США (в частности, бывшим в то время министром финансов Г. Моргентау),вместе с тем, ее активными противниками были госсекретарь К. Хэлл, военный министрГ. Стимсон и судья Верховного Суда США Ф. Франкфуртер. СССР поддерживал концепцию международного трибунала для суда над нацистскими военными преступникамии к идее политических казней относился отрицательно [428, с. 65-661.
• [68] См.: Права человека и судопроизводство // Собрание международных документов. С. 7-8, 99-101.
• [69] См.: Женевские конвенции от 12 августа 1949 г. и Дополнительные протоколы кним.-МККК.-С. 270-272.
• [70] Так, ст. 6 Уголовного кодекса РФ определяет, что «наказание и иные меры уголовно-правового характера, применяемые к лицу, совершившему преступление,должны быть справедливыми, то есть соответствовать характеру и степени общественной опасности преступления, обстоятельствам его совершения и личности виновного; никто не может нести уголовную ответственность дважды за одно и то жепреступление».
• [71] В этой связи, представляет теоретический и практический интерес норма ст. 10 Уголовного кодекса Республики Армения, озаглавленной «Принцип справедливости и индивидуализации наказания», согласно которой: «Наказание и иные меры уголовноправового характера, применяемые к лицу, совершившему преступление, должны бытьсправедливыми, соответствовать тяжести преступления, обстоятельствам его совершения, личности виновного и быть достаточными и необходимыми для его исправления ипредупреждения совершения новых преступлений». - См.: Уголовный кодекс Республики Армения / Науч. ред. д-р юрид. наук Е.Р. Азарян, канд. юрид. наук Н.И. Мацнев.Предисловие д-ра юрид. наук Е.Р. Азаряна. Перевод с армянского канд. юрид. наук,проф. Р.З. Авакяна. - СПб., 2004. - С. 67, 68.
• [72] Мы не акцентируем внимание на проблеме защиты потерпевших от преступлений, втом числе рассматриваемой категории, поскольку это не входит в предмет настоящегоисследования. Заметим лишь, что в международно-правовых актах обозначен предметный юридический позитив в регулировании этого вопроса, о чем свидетельствует принятая резолюцией Генеральной Ассамблеей ООН от 29 ноября 1985 г. Декларация основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотребления властью. ВРимском Статуте Международного уголовного суда ст. 68 предусматривает ряд мер,направленных на защиту потерпевших и свидетелей и их участие в разбирательстве,ст. 75 предусматривает возмещение ущерба потерпевшим.