Национальная идея в общественной мысли 30-50-х гг.

Появление различных вариантов «русской идеи» в 30- 50-е гг., в том числе официальной и общественной, привело к усложнению ее структуры. В ней начали выделяться три не всегда совпадающих пласта: государственно-официальная, общественная (дворянская и интеллигентская) и народно-крестьянская культура. Интеллектуальное усилие национального духа в попытке осознать свое историческое предназначение сразу оказалось внутренне неоднородным. Формирующаяся «национальная идея» несла в себе внутреннюю цротиворечивость, что таило угрозу раскола.

Появление слоя интеллигенции. Век просвещения, начатый Петром I, не прошел бесследно для русского сознания. Общественное просветительство и просветители постепенно разрушали государственную монополию на идеологию и вообще на интеллектуальную деятельность. Во второй половине XIX в. развитие светской интеллектуальной жизни в России привело к появлению особого феномена — интеллигенции. Интеллигенция как специфическая общественная группа отличается несколькими признаками. Во-первых, это образованные люди, которые профессионально занимаются интеллектуальным трудом. Во- вторых, они делают это вне системы государственной службы.

Формирующийся слой интеллектуалов в России, в силу особенностей русской цивилизации, приобрел настолько яркую специфику, что получил название «интеллигенция», которое не переводится на другие языки. Автором термина * интеллигенция» был писатель П.Д. Боборыкин, известный в 60-е гг. XIX в.

Исходной особенностью русской интеллигенции были ее социальные истоки. В 20-30-х гг. XIX в. выделились две новые социальные группы. Одну из них, состоявшую из образованных и обедневших дворян, современники называли «кающимися дворянами». Другую социальную группу, в которую входили средние слои населения, получившие какое-либо образование, в литературе часто называют «разночинцами».

Откуда же взялись «кающиеся дворяне» и почему их так называли? События 1825 года серьезно подорвали доверие самодержавия к самому привилегированному сословию — дворянству. Это сословие в начале XIX в. было и самым свободным от государства. И именно оно первым заговорило в России о Свободе, о Конституции.

Николаевская империя постепенно смещает свою опору с дворянства на послушное и зависимое от власти чиновничество. Дворянство все ощутимее вытесняется из политической жизни. Карьера российского дворянина в 30-50-е гг. в государственной сфере становится весьма проблематичной. Продвижение по службе подчинено чиновничьей иерархии и законам бюрократического управления, где дворянские привилегии веса не имели. Престижность военной службы тоже стремительно падает, так как русская армия теперь вместо славного дела защиты Отечества выполняет в Европе жандармские функции, а своими указами Николай I лишил дворянства привилегий службы в гвардейских полках.

Распространенным заблуждением является и представление о русских дворянах как о сплошь богатом сословии. Таковыми действительно были представители семейств, составлявших менее 1 % дворян (Шереметевы, Вяземские, Гагарины, Голицыны, Долгорукие и др.). Просто богатых (владевших 500-1000 душ крепостных) дворян было около 5 %. Когда указом Николая I в 30-е гг. в дворянские собрания стали допускаться только помещики, имевшие не менее 100 крепостных, то таковых оказалось около 20 %. Значительная часть выходцев из дворянства должна была зарабатывать себе на жизнь интеллектуальным трудом литератора, художника, профессора, архитектора, музыканта. От дворянского облика и образа жизни у них оставалось только звание. Поскольку они практически оказались вне своего сословия, их в обществе называли «кающимися дворянами». Это был первый источник формирования нового слоя — интеллигенции.

Вторым источником стали так называемые «разночинцы». Это широкий круг представителей средних слоев русского общества (дети офицеров, чиновников, крестьян, купцов, священнослужителей, которые сумели получить образование и тоже зарабатывали себе на жизнь интеллектуальным трудом). Они понимали интересы народа, часто не понаслышке знали, что такое бедность и униженность, высоко ценили трудно доставшееся образование.

Но и они, дети «разных чинов», практически переставали быть офицерами, священниками, чиновниками. Они переходили в группу профессиональной интеллигенции, то есть тоже отказывались от своего прежнего сословия. Таким образом, первой чертой русской интеллигенции стала ее маргинальность — оторванность от всех других социальных групп.

Как видим, в истории формирования интеллигенции появилась уникальная черта, которая отличала ее от всех остальных социальных групп. Это был первый общественный слой, который появился без ведома и без повеления государственной власти. В сословном обществе, где каждая социальная группа формируется особой государственной политикой и по государственной надобности (надо воевать, управлять, пахать землю), появилась независимая общественная группа. Уже по этой причине мы можем выделить вторую природную черту русской интеллигенции — ее оппозиционность власти. Эта черта радикально отличает интеллигенцию от прежних просветителей. Сотрудничество с властью всегда ценилось чрезвычайно низко в интеллигентской среде.

Как раз на время формирования русской профессиональной интеллигенции пришлось усиление чиновничьего контроля за всей духовной жизнью общества. Русская интеллигенция с самого начала формировалась в оппозиции власти и неприятии всего официального.

Наконец, невостребованность интеллигенции в чиновничьем государстве Николая I, бессилие изменить к лучшему положение народа породили в интеллигенции чувство вины и обостренную любовь к народу. Как всякая социальная группа, интеллигенция вырабатывала свои правила поведения. Не связанная ни дворянским этикетом, ни чиновничьей иерархией, интеллигенция объединилась на нравственных правилах. В литературе это иногда именовали « нравственным императивом », при котором все явления оцениваются исключительно с точки зрения морали. Главным для интеллигента в России стало не собственно знание, а знание для пользы народа. Позже философ

Н.А. Бердяев писал, что в сознании русской интеллигенции «любовь к справедливости » затмила «любовь к истине». Приоритетность нравственных мотивов в интеллектуальной жизни стала третьей отличительной чертой русской интеллигенции.

Таким образом, сформировались основные черты русского слоя образованных людей — интеллигенции.

© Оторванность от всех социальных слоев (маргинальность).

© Дистанцированность от государственной структуры вплоть до оппозиционности.

© Приоритет нравственной мотивации.

Книга, мысль стали центром нового «интеллигентского» типа культуры, который сформулировал «русскую идею», альтернативную официальной народности.

П.Я. Чаадаев и начало спора о «русской идее». Интеллектуальная жизнь 30-50-х гг., связанная с формированием интеллигенции, породила исключительно богатый мир идей. Обсуждались ключевые, «вечные» вопросы исторической жизни нации: кто мы? Какие мы? Куда идем? Кто виноват? Что делать? В кипении споров на страницах толстых журналов, на заседаниях университетских кружков, в литературных салонах вызревало новое национальное самосознание.

Важно отметить возросшую роль периодической печати в 30-50-е гг. По распоряжению Николая I с 1832 г. в каждой губернии стали выходить «Губернские ведомости*. Местные газеты заполнялись не только официальными сообщениями. В них была информация о культурных событиях, всяческие советы, наставления, развлечения. Но для формирования интеллектуальных идей имела значение в основном столичная печать, где выходили «толстые» литературно-общественные журналы. Провинция в данной ситуации оказывалась только случайным собеседником, ее голос почти не был слышен. Особый авторитет в дискуссионных публикациях имели не государственные, а общественные издания.

Момент осмысления национального исторического пути, который выражается в появлении официальной идеологии и общественных теорий, является очень важным рубежом всякой культуры. Этот момент означает зрелость цивилизации, ее национальную самоидентификацию. Для русского национального самосознания исключительно важным и символичным оказался рубеж 1836-1837 гг.

По прихоти истории 1836 г. был просто переполнен важными культурными событиями в России. В этом году была выставлена картина К.П. Брюллова «Последний день Помпеи*.

После элегических «итальянских» пейзажей и «сцен из античности» картина поразила русскую публику предельной экспрессией, накалом ужаса и страсти, бурей красок и движения... Это была жизнь! Впервые в русской живописи картина стала не украшением интерьера, а событием общественной жизни. «На нее ходили », как на спектакль. В том же 1836 г. состоялась премьера комедии Н.В. Гоголя «Ревизор» — в театр пришел сам Николай I. 1836-й г. — это последний год жизни Пушкина.

Наконец настоящим интеллектуальным шоком для образованной публики стало опубликованное в журнале «Телескоп» (в 1836 г.) «Философическое письмо» отставного гусара и философа П.Я. Чаадаева. Почему же именно статья П.Я. Чаадаева стала тем первым камнем, что стронул с места целую лавину великого спора о судьбе России? После анализа русской истории П.Я. Чаадаев делал шокирующий вывод: на вопрос «какие мы»? он отвечал однозначно, что мы — хуже всех. Он писал: «Мы явились в мир как незаконнорожденные дети, без наследства... не усвоили себе ни одного из поучительных уроков минувшего». По его мнению, в прошлом и настоящем России царит культурное и духовное рабство, которое не дает надежды на достойное будущее. Для молодого национального сознания это была совершенно неприемлемая позиция. Обсуждение «Философического письма» вылилось в долгую полемику о «русской идее».

Как впоследствии литература оказывала влияние на русскую философию, так и размышления П.Я. Чаадаева привили философичность молодой русской литературе. Спектр воздействия этого письма охватывал и научную мысль, и художественные образы, и национальную психологию. Более, чем кто-либо, понимая значение П.Я. Чаадаева, Пушкин произнес удивительные слова о своем друге: «Имя роковое». Действительно, философ-гусар совершил поступок, имевший судьбоносное значение. В 1915'г. другой поэт — О.Э. Мандельштам — заметил, что след П.Я. Чаадаева в сознании русского общества такой неизгладимый, словно он * алмазом провел по стеклу».

Если Петр I научил русских людей писать, а Пушкин — чувствовать, то Чаадаев научил их думать. Им была задана тема по русской истории, на которой выросла вся русская историософия нового и новейшего времени.

Известный тогда литератор и профессор А.В. Никитенко после публикации «Философического письма» записывал в своем дневнике: «Ужасная суматоха в цензуре и в литературе... министр крайне встревожен*. Общество и правительство совершенно не привыкли еще к тому, что человек может просто так, «сам от себя» думать, а потом взять и обнародовать свои мысли. По полицейской привычке власти начали искать тайные цели публикации, подозревая наличие какого-то запрещенного общества. Цензор, пропустивший письмо в печать, был уволен, журнал немедленно закрыт. Никакого тайного общества не нашли. Чаадаев был объявлен сумасшедшим, а издатель журнала «Телескоп» Надеждин отправлен в ссылку.

Первой реакцией общества на письмо П.Я. Чаадаева было чувство обиды. Несколько молодых людей даже явились к председателю московского цензурного комитета графу С.Г. Строганову и заявили, что они с оружием в руках готовы вступиться за оскорбленную Россию. Словно отвечая на эмоциональные обвинения, П.Я. Чаадаев формулировал свое кредо подлинного патриотизма: «Слава Богу, я всегда любил свое отечество в его интересах, а не в своих собственных*. Современный философ

В.К. Кантор назвал эту формулу * патриотизмом правды*.

Но общественная реакция не ограничилась эмоциями. Статья П.Я. Чаадаева потому и произвела такое громовое действие, что материал для обсуждения русской судьбы уже был накоплен в национальном сознании.

Можно сказать, что общественно-культурные споры, развернувшиеся в интеллигентской среде 40-50-х гг., были непосредственным ответом молодой русской мысли на вопрос и упрек П.Я. Чаадаева. С мятежного философа началась традиция независимой мысли в России.

Альтернативная «национальная идея» русской интеллигенции. «Русская идея», сформулированная интеллигенцией в эти годы, мало походила на уваровскую формулу «официальной народности». Но на общем неприятии государственно-официальной идеологии согласие интеллигенции и заканчивалась.

Спор о судьбах России выявил два направления в поисках ответов на «вечные» вопросы: или развитие самобытности России, или ее сближение с западной цивилизацией. Сторонники того или другого подхода стали называть своих оппонентов либо «самобытниками», «почвенниками» и «славянофилами», либо «западниками» и «европейцами». Эти два условных обозначения и закрепились в литературе, хотя они далеко не исчерпывают всего круга предлагавшихся идей.

Сторонники представлений о «самобытном пути» России (братья Киреевские, братья Аксаковы, А.С. Хомяков, В.Ф. Самарин, Ф.И. Тютчев и др.) выделили и проанализировали особенность России, которая, по их мнению, давала надежду на ее великое будущее.

Такую основу они увидели в русской общине, которая имела огромный потенциал внутренней устойчивости. Русская община выработала особый «моральный» тип экономики, специфические отношения своих членов, основанные на нравственности, и особую, тоже «моральную», культуру. Община почти не зависела от государства, его институтов, законов, от частной собственности и книжной культуры интеллигенции. Это был внутренне сбалансированный мир, обладающий огромной устойчивостью к внешним переменам. Казалось, что именно в общине находится неисчерпаемый потенциал «самобытного» пути развития России.

Заслугой славянофилов («самобытников») стало изучение крестьянской культуры и отношений внутри общины. В своей практической деятельности энтузиасты общинной идеи внесли огромный вклад в изучение народной культуры: собирали фольклор, сказки, приметы, предметы быта, записывали обряды и обычаи, разговорный язык крестьян. В эти годы вышел знаменитый словарь великорусского языка В.И. Даля, который до сих пор не превзойден по исключительному богатству собранных значений слов и оттенков выражений русской речи. Самым «неудобным» обстоятельством для «самобытников» было то, что это непревзойденное до сих пор собрание русских слов было составлено человеком, в родословной которого не было ни капли русской крови (В.И. Даль — чистокровный немец).

Другая часть интеллигенции— «западники» (профессора Т.Н. Грановский, М.Г. Павлов, М.М. Стасюлевич, критики и мыслители Д.И. Писарев, Н.А. Добролюбов, А.И. Герцен и др.) — исходила из признания единства мировой истории и включенности России в единый мировой процесс. Ключевым понятием в их теориях стало слово «прогресс». Оно явилось критерием для отбора тех европейских идей, которые России следовало усвоить в первую очередь. Такими идеями стали либеральные концепции «гражданскогообщества», гражданских прав, конституции — все, что позволяло России стать вровень с европейской цивилизацией.

Заслугой «западников» перед русской культурой стало усвоение многих новых идей и интеллектуального опыта Европы, перевод книг европейских писателей и мыслителей (Шеллинга, Гегеля, Гете и др.), издания энциклопедий, справочников, стремительное развитие естественных наук в России. С идеей «прогресса» в Россию пришла и социалистическая идея, которая получила форму «народничества», а позже — марксизма.

Следует, однако, иметь в виду одно важное обстоятельство, которое сближало западников и славянофилов. Все противоборствующие интеллектуальные школы существовали вне официальной идеологии. И «западники», и «славянофилы» были интеллигентами. Они искали путей развития России, веря в ее счастливую судьбу и великое будущее. И те, и другие были очевидно оппозиционны самодержавному государству с его идеей «официальной народности».