С.Н. БУЛГАКОВ

Генезис философских взглядов

Идейное наследие Сергея Николаевича Булгакова (1871 — 1944) уже давно привлекает внимание и становится предметом анализа как со стороны светских, так и религиозных исследователей^[1]. Только в последнее время вышли работы Б.В. Емельянова, Д.А. Крылова, О.В. Парилова и И.А. Треушникова, посвященные творчеству мыслителя^[2]. Однако ряд тем, связанных с философскими взглядами С.Н. Булгакова, изучен недостаточно, в том числе такие проблемы, как понимание мыслителем богословского творчества, соборности, историософии и др.

При анализе этих вопросов наглядно прослеживается трудный путь философа от марксизма к идеализму, а затем к религиозно-православному миропониманию и даже к стремлению «воцерко- вить» светское знание. Обычно делят творчество мыслителя на три этапа: до 1903 г. — марксистский, характеризуемый интересом по преимуществу к социально-экономическим вопросам; 1903— 1925 гг. — религиозно-философский (вопрос «в духе теории всеединства В.С. Соловьева»); после 1925 г. — богословский, связанный прежде всего с экклезиологической и софиологической проблематикой, повлекшей «за собой обвинение в ереси»^[3].

При этом даже в марксистский период, когда для него материалистическое понимание истории является необходимым условием введения «социальных явлений в систему научного опыта», он признает недостаточную разработанность марксистской социологии^[4]. В дальнейшем кризис марксистского миропонимания нарастал, ученый вынужден был признать тот факт, что интенсивные поиски апологии марксизма оборачивались подрывом веры. Поэтому не случайно появляется сборник статей «От марксизма к идеализму», в котором он публикует принципиально важную для себя работу «Основные проблемы теории прогресса».

В названной статье Булгаков последовательно выступает против позитивистского и материалистического мировоззрения, ибо человек не может удовлетвориться одной точной наукой, так как потребность в «метафизике и религии неустранимы и никогда не устранялись из жизни человека»^[5]. Переоценка мировоззренческих позиций сопровождалась у С. Булгакова двумя принципиальными выводами относительно человеческой истории. По его мнению, во-первых, невозможно установить исторические закономерности, в логических категориях описать исторический процесс; во-вторых, вера в абсолютный смысл земной жизни человечества приводит к порочному кругу, ибо «мы стремимся придать смысл своему существованию через других, а другие через нас; вся аргументация держится в воздухе»^[6].

Исходя из этих принципиальных установок, С. Булгаков формулирует предмет «метафизики истории»: она «является раскрытием абсолютного в относительном, она стремится увидеть, как вечное сияние абсолюта отражается в органической рамке пространства и времени»^[7].

Итак, философ начал отход от марксизма и материализма в области интерпретации истории и лишь затем принципы религиозно-идеалистического мировоззрения распространил на онтологию и гносеологию.

Разделяя общие положения философии всеединства, выработанные В. Соловьевым, мыслитель приходит к выводу, что существует своеобразный «физический коммунизм бытия», так как «физически все находит себя или есть во всем, каждый атом мироздания связан со всей вселенной»^[8]. Одной из наиболее жгучих и трудных проблем в философии является вопрос о соотношении единой природы духа и многоликого мира. Иными словами, необходимо объяснить, как в бытии сочетается единство и множественность, духовная общность и неповторимая индивидуальность. Не останавливаясь подробно на онтологии С.Н. Булгакова, отметим, что «способность природы к единообразию во множестве» он объясняет при помощи софиологии. Мир предстает как «художественное воспроизведение предвечных идей, существующих в Премудрости Божией», она — «идеальная модель для воспроизведения». Софий- ность мира и человечества подчеркивает единый источник всего существующего, которым выступает Абсолют или Бог. В то же время реализация софийных начал требует максимального раскрытия «потенций, заложенных в твари». Мыслитель особо подчеркивает, что индивидуальность, как сила обособляющая, как особый луч в сиянии «умного света» Софии, не противоречит идее целого, дающего место свободному развитию своих частей. В результате приведенных выше рассуждений философ приходит к выводу, что «единство осуществляется только во множестве». Конечно, это единство уловимо не сразу, так как мир «в своей эмпирической действительности лишь потенциально софиен, актуально же хаотичен». Но несмотря на то что законом жизни является «борьба и дисгармония», все же и в этом своем состоянии космос «сохраняет свою связность». Именно в силу этого и стало возможным появление в «хаотической стихии» носителя софийных, единящих начал — человека. С.Н. Булгаков вслед за В.С. Соловьевым считает индивида «проводником всеединяющего божественного начала в стихийную множественность». Однако и в самой человеческой природе также проявляется «болезнь бытия», так как она в своей «индивидуальной и самостной стихии» вырывается «из своего софий - ного единства». Именно этот процесс отрыва личности от «своего софийного корня» и предопределяет специфику человеческого познания. Целью гносеологических построений в науке и философии является стремление к истине. Однако истина в действительности не есть «предмет теоретического знания», последнее улавливает лишь ее часть. Поэтому в природе научного знания «есть одна основная и неустранимая антиномия: все научное знание только и может существовать в предположении истины», но вместе с тем оно дробит ее «на множество частных, специальных истин, или между собой несовместимых, или же, чаще всего, просто не имеющих между собою никакого соотношения, взаимно чуждых»^[9]. «Жизненная действительность» не вмещается в научные теории, более того, научно понимать жизнь — «значит механически ее истолковывать, значит превращать организмы в машины». Сам по себе рассудок не рождает новых научных идей, «владея уже рожденным», следовательно, «он бухгалтер мысли, но не ее творец»^[10]. Сама возможность человека «приобщиться к Истине» обосновывается Булгаковым идеей Шеллинга о тождестве субъекта и объекта познания. Вслед за немецким философом он считает, что полное совпадение объекта и субъекта познания возможно только в Абсолюте. Если бы человек мог бы «сплошь постигать бытие мира разумом», то в этом случае «он сам был бы богом или вполне сливался бы с Богом, творящим мир»^[11].

Однако частичное тождество объекта и субъекта познания возможно, и тогда для богослова, философа или художника «приоткрывается Истина». Но это «приоткрытое» опирается не на «бухгалтерскую деятельность рассудка». Оно основывается на «непосредственном созерцании», на «интуитивных прозрениях, на способности «ясновидения поверх разумений данности или глубже нее»^[12]. Познающий субъект должен стать сопричастным «софийно- му сознанию» — это и есть процесс «овладения Истиной», который не может опираться лишь на отдельные познавательные способности человека. Приобщение к истине является итогом «цельного познания», синтезирующего веру, разум и чувства и в силу этого делающего возможным преодоление «безжизненных абстрактных формул», заменяя их «организм-идеями».

Итак, идеалом знания у Булгакова выступает не рациональная система, опирающаяся на аргументы рассудка, а синтезированное образование, стремящееся соединить реальное с идеальным, рассудочное с эмпирическим, материальное с трансцендентным. В рамках философского мышления выразить в логических, непротиворечивых понятиях суть «организм-идеи» невозможно и поэтому «разум закономерно упирается в антиномии»^[13]. Антиномизм философских построений отнюдь не должен порождать скептицизм, ибо философия не уничтожается, а лишь занимает «принадлежащее ей место, освобождаясь от ложных притязаний». В этой связи Булгаков подчеркивает неприемлемость западноевропейской мыслительной традиции, ставящей «философию выше религии». Правильная субординация между ними заключается в том, что «религия, как откровение, как учение не рационалистическое, но догматическое или миротворческое, предшествует философии и постольку стоит выше нее»^[14].

Критикуя претензии рационализма на абсолютную истину, русский мыслитель в то же время не отрицает значения науки для общества. С его точки зрения, наука находит свое оправдание, если ее рассматривать как «общественный трудовой процесс», направленный к получению знаний, нужных для существования человека. Материалистический взгляд на знание как на простое отражение объективного мира, по мнению Булгакова, «совершенно не соответствует действительности». Процесс познания, как мы уже отмечали, для мыслителя — это «постоянное стремление к осуществлению тождества субъекта и объекта», и только благодаря активности субъекта происходит переход «потенциального в актуальное, в выявляемую связь вещей». И мир, и человек выступают как «дети Софии», но именно за индивидом сохраняется познавательная активность, которая в силу этого имеет антропологическую направленность. Само научное знание обладает двумя свойствами: во-первых, оно логично, то есть имеет рациональное обоснование и во-вторых, оно хозяйственно, то есть имеет практическую пользу. В этой связи развитие научного познания необходимо для улучшения «внешних условий человеческого существования». Но наука по природе своей не может претендовать на решение главных мировоззренческих проблем, стоящих перед человеком, то есть «разрешение сверхнаучных и вненаучных вопросов».

Итак, по мнению С.Н. Булгакова, существуют три главные сферы человеческого познания: религиозная, философская и научная. Между ними прослеживается четкая субординация, если двигаться снизу вверх (по пути восхождения), то это путь от науки через философию к религии. Провозглашая идеалом знания «организм-идеи», русский мыслитель продолжает свойственную отечественной традиции онтологизацию истины.

Онтологические и гносеологические параметры истины, с этой точки зрения, теснейшим образом связаны между собой, так как познание есть творчество, изменяющее бытие индивида. Насколько истинность «свершается через любовь», настолько следование ложным установкам базируется на себялюбии, «которое имеет много разных проявлений от холодности до враждебности и ненависти». В этой связи становится понятным существование особых качеств познания, исходящих из субъекта, «из его здоровья или нездоровья». Здоровье проявляется в любви, объединяющей «единство многих, дающих знание вне себя», нездоровье выступает в отрицании другого Я, в эгоистическом индивидуализме. При этом эгоистическое самоутверждение есть не только психологическое состояние человека, но оно связано с его ноуменальной основой и, следователыю, «есть злобствующая бездарность в любви и настоящая хула на Духа Святого».

Следовательно, богословская, философская и научная сферы познания, для того чтобы выполнить свое предназначение, то есть сделать человека «причастным софийным началам», должны иметь не только гносеологические, но и определенные ценностные ориентиры. Для Булгакова эти ценностные ориентиры задаются православием.

[1] См.: Акулинин В.Н. С.Н. Булгаков: Библиография. Новосибирск, 1996.
[2] См.: Емельянов Б.В. Очерки русской философии XX века. Екатеринбург. 2001.С. 289—302; Крылов Д.А. Евхаристическая чаша. Чита, 2000; Парилов О.В., Треуш-ников И.А. Проблема «Запад—Восток» в русской религиозной философии XIX —начала XX века. С. 90— 124.
[3] См.: Гулыга А.В. Русская идея и ее творцы. М., 1995. С. 172.
[4] См.: Булгаков С.Н. Труды по социологии и теологии: В 2 т.Т. 1.М., 1997. С. 16.
[5] Булгаков С.Н. Соч.: В 2 т. Т. 2. М., 1993. С. 51.
[6] Там же. С. 65.
[7] Там же. С. 76.
[8] Там же. Т. 1. С. 109.
[9] Булгаков С.Н. Природа науки//Философский сборник к 30-летию научно-педагогической деятельности Л.М. Лопатина. М., 1912. С. 11.
[10] Там же. С. 47.
[11] ' Булгаков С.Н. Соч.: В 2 т. Т. 1. М., 1993. С. 328.
[12] Булгаков С.Н. Природа науки//Философский сборник к 30-летию научно-педагогической деятельности Л.М. Лопатина. С. 48.
[13] Булгаков С.Н. Соч.: В 2 т. Т. 1. С. 327.
[14] Там же. С. 328.