Монизм и плюрализм в науке.
Как и все на свете, наука диалектически противоречива, будучи одновременно тождеством различных и различиями в тождестве. В прошлых и современных науках в изменчивой пропорции взаимодействуют две полярные эпистемические тенденции — авторитарного монизма и анархического плюрализма. В наши дни монизм сопряжен с требованием глобализации в развитии социокультурной среды, а плюрализм — с постмодернизмом, противящимся унификации истины и социальных порядков.
Эпистемический монизм так или иначе связан с верой в скорый «конец науки», а именно — в завершение в какой-нибудь науке проекта под девизом «Единственно истинная теория». Так, Дж. Хорган, известный американский популяризатор науки, уверяет, будто все основные научные открытия уже случились, а далее человечеству остается лишь посредством технологии адаптировать открытые теоретические истины к практике (см.: Хорган Дж. Конец науки. СПб., 2001). Тезис о скором закате науки ранее выдвигали Бергсон, Тенон, Шслср, Хайдеггер, Шпенглер, Юнг, Эли- аде. Тот же тезис поддержали некоторые выдающиеся физики: Вайнберг, А. С. Компанеец, Фейман, Хокинг и др. Тоска по авторитарному монизму воплощается в таких модусах сциентизма, как культ «мирового лидера в науках» (например, поклонение механике в XVII—XVIII вв.), культ «передовой научной школы» (например, воспевание школы биолога-эволюциониста Т. Д. Лысенко в СССР в эпоху сталинизма), культ «ученого-корифея» (например, современное почитание А. Эйнштейна).
Любые попытки покуситься на авторитеты научных гениев вызывают яростные нападки сциентов на их критиков и желание жестоко расправиться с покусителями. Так, в нашей стране до сих пор категорически возбраняется сомневаться в научном величии М. В. Ломоносова — например, в том, что именно он (а вовсе не французский химик А. Л. Лавуазье) открыл закон сохранения массы как количества вещества, что этот русский академик (как известно, слабо знакомый с математикой) сумел разработать общую молекулярно-кинетическую теорию газов и что якобы лично сам Михаил Васильевич изобрел мозаику (хотя в действительности мозаику привез из Италии в Россию граф Третьяков). Некоторые маститые противники сциентизма (в особенности западные) не склонны высоко оценивать вклад Ломоносова в науку и полагают, что его реальные академические достижения, по сути, сводятся к переводу двух учебников с немецкого языка.
Авторитарный эпистемический монизм направлен на утверждение — среди ученых, учащихся, народов, человечества в целом — идейного единства, тотального единомыслия, сплоченности. Он ощущается прежде всего в попытках сконструировать некую «единую научную картину мира» (НКМ) и привить ее вначале научному сообществу, а затем и всем людям. НКМ наделена, намеренно или стихийно, квазирелигиозным мировоззренческим потенциалом, своеобразно сакрализована. Обязательность исповедования официальной НКМ учеными и широкой публикой обеспечивается соответствующими социокультурными институтами (идеологическими службами государственной машины, церковью, правящей партией, школой) и закрепляется в словосочетаниях и фразах типа: «храм науки», «наука утверждает», «наука учит», «это противоречит науке» и пр.
Подобный монизм подчас способствует укреплению и росту науки, а иногда, наоборот, становится реакционным фактором. Так, большинство историков науки утверждают, что парадигма механицизма, сформировавшаяся в ходе первой научной революции (1543-1687) и узаконенная католической церковью, сыграла в естествознании XVII—XVIII вв. в основном прогрессивную роль. Однако сегодня эту парадигму, все еще тотально навязываемую естествоиспытателям в качестве общенаучной максимы, многие считают устаревшей и даже вредной.
Асциентиш. Противоположная тенденция гносеологического анархизма, или эписгемического плюрализма, противостоит надеждам жрецов храма науки на наступление светлой эры «Единственно истинной теории», развенчивает иллюзию «конца науки», подрывает веру в избранную отрасль науки, школу, парадигму, персону. Эта внутринаучная тенденция по своему существу носит антисциентистский характер и очень напоминает критику атеистами религиозных конфессий.
Асциентизм (антисциентизм) изначально контрадикторен сциентизму. Асциент — идейный противник сциентизма, развенчивающий культ науки и веру в непогрешимость ученых, в способность науки взять на себя роль общественного лидера. Сначала радикальными асциентами были средневековые фидеисты-церковники, а в наши дни к асциентизму примыкают не только богословы-фидеисты, но также многочисленные сторонники светской философии (философии жизни, экзистенциализма, персонализма и др.), заметная часть естествоиспытателей и ученых-гуманита- риев. Среднестатистический асциент-ученый верит, что по своей природе и сути наука рассчитана на вечность (подобно морали или искусству), и в будущем эта форма человеческого духа в целом останется той же, что и сейчас.
Асциентизм имеет множество градаций, начиная с радикального осуждения светской (немонастырской) и вышедший из-под власти церкви науки как дьявольского наущения и кончая самым либеральным асциентизмом, который уравнивает науку в правах с искусством, религией и иными формами общественного духа и отвергает лишь оценку науки как высшей формы познания и мудрости, а также развенчивает культы ученых-гениев и абсолютизацию каких-нибудь научных школ. Противостояние сциентизма и асциентизма можно описывать под разными углами зрения, и в том числе — как особое религиозное противостояние, а именно как конфликт языческого пантеизма (вкупе с его магизмом и особым гуманизмом) с христианским монотеизмом.
Страшилки о закате науки периодически возрождаются и сходят на нет, заменяясь лозунгом о всесилии научного прогресса. Подобное, например, случилось под влиянием глубокого идейного кризиса, а затем революции в физике в начале и первой половине
XX в. А. Шопенгауэр как-то сказал: «Каждый принимает конец своего кругозора за конец света». Потребность человечества в фундаментальной науке со временем не исчезает, а, напротив, все более возрастает. Поэтому наука никогда не умирала и сегодня не отмирает, но лишь периодически обновляет свои исторические формы. Справедливо, например, мнение, что «современная физика покажется такой же примитивной будущим ученым, как нам кажется физика Аристотеля» (Ф. Дайсон). В наступившем
XXI в. просматривается нс конец науки «вообще», а виден только конец непомерным претензиям науки на владение высшей истиной и право быть верховным пастырем человечества.
Сакраментальный сциентизм прошлого ныне незаметно вытесняется профанной наукой, не желающей более возноситься над бытом людей, их моралью, религией, искусством. Скажем, доминировавшая до конца XX в. в теоретической физике «поэзия» в форме тяги к предельной концептуальной интеграции и построению «теорий всего» (вспомним мифы о Большом взрыве, черных дырах, кварках, бутстрапе, виртуальном вакууме и пр.) сегодня уступает место прозе дифференцированного узкоспециального знания, эмпирического исследования мелких тем и постановке новых локальных проблем, важных для человечества.
Таким образом, диалектический синтез альтернативных утверждений радикальных сциентов и асциентов — либо «конец науки», либо «вечный и неизменный континуитет науки» — заключается во взгляде на рост науки как на «узловую линию мер» (Г. В. Ф. Гегель), эмерджентное периодическое «снятие» сложившейся науки в качественно новых формах ее существования.
