Послевоенный быт
Как и в 1920-е гг., структуры повседневности во второй половине 1940-х гг. отражали процесс восстановления всех сфер социально- экономической и политической жизни. Восстановительные процессы были тесно связаны с жилищным вопросом. Непосредственно после освобождения были приняты генеральные планы возрождения Ленинграда и Сталинграда, Киева, Минска, Севастополя. Уже после окончательной капитуляции Германии и ее союзников, в ноябре 1945 г. появилось специальное решение о восстановлении 15 старейших русских городов. За пять лет, с 1946 по 1950 гг., было построено 100 млн кв. м жилья. Режим личной власти Сталина и здесь явно проявлял заботу о создании монументальных зданий, которые бы свидетельствовали о незыблемости советского строя. Наиболее характерными из них являются высотные жилые здания в Москве. Историки архитектуры иногда называют их «сталинским тортом» за помпезность и такие детали, как последовательно сужающиеся и увеличивающиеся по высоте ярусы. Впервые в таком стиле был задуман гигантский Дворец Советов в Москве, идея сооружения которого обсуждалась на правительственном уровне еще в 1934 г. Однако план не был реализован. После войны в ходе реконструкции Москвы было выстроено кольцо высотных зданий с той же самой ступенчатой (тортовой) композицией. Решение о возведении восьми таких домов (одного 32-этажного, двух 26-этажных, пяти 16-этажных) было принято Советом Министров СССР 13 января 1947 г. «Высотки» должны были продемонстрировать «величиесталинской эпохи, расцвет культуры, героику созидательного труда советского народа». Одновременно часть этих зданий представляли собой некий образец индивидуального жилья в советском обществе. Квартиры в них отличались большой площадью, высокими потолками, удобной планировкой.
В конце 1940-х — начале 1950-х гг. стали строиться менее помпезные, но вполне комфортные пяти-шсстиэтажные дома, которые и сегодня называются «сталинскими». Их архитекторы заявляли: «Мы должны строить для советских людей на 100 лет и нельзя из-за мелочей делать такие квартиры, которые бы вызывали нарекания. Они и через 100 лет должны обеспечивать трудящимся уют, покой и максимально благоприятные условия». Здания эти были гармонично фундаментальны и снаружи, и внутри. Полезная площадь двухкомнатной квартиры там нередко достигала 55—60 кв. м, а высота потолков — 3—3,5 м. В послевоенной Европе в то время двухкомнатная квартира для среднего класса часто не превышала 50 кв. м, а потолок находился на высоте 2,5 м.
По образцу и подобию столицы отстраивались и центральные магистрали других крупных городов. В Ленинграде, в районе проспекта Сталина (ныне Московского проспекта), было запланировано грандиозное строительство, причем не только административных и культурных, но и жилых зданий. Перед зодчими ставилась задача «создать архитектурные произведения, достойные сталинской эпохи».
Однако «сталинские дома» были, скорее, символами, нежели нормой. Строительство шло весьма неравномерно, на окраинах городов возводилось много двух-трехэтажных домов, не отличавшихся удобством и рациональностью планировки. Основная масса городского населения жила в коммунальных квартирах, бараках, подвалах. Дефицит жилья в первые послевоенные годы ликвидировать не удалось.
Процесс «восстановления» происходил и в сфере питания. Голод 1946 г. на Украине, в Молдавии и других регионах не позволил отменить карточки на продукты. Болес того, с гарантированного снабжения были сняты почти 30 млн рабочих семей, живущих в сельской местности. Но и карточки не обеспечивали население нормальным питанием. В стране появилась сеть коммерческих магазинов и ресторанов, где цены были крайне высоки.
Актом восстановления норм мирной повседневности формально можно считать и отмену карточек в 1947 г. Однако ликвидация нормированного снабжения привела к резкому подъему цен на фоне товарного дефицита, что реально усилило обнищание народа. Ведь в сравнении с 1940 г. цены возросли в 3,5 раза, а зарплата всего лишь в 1,5. С 1950 по 1955 гг. она выросла всего на 12%.
И все же большинству жителей СССР самое начало 1950-х гг. запомнилось как время наполненных продуктовых магазинов. Это ощущение усиливали и кулинарные книги 1940-х — начала 1950-х гг. После войны своеобразный «краткий курс кулинарии» — «Книга о вкусной и здоровой пище» — неоднократно переиздавался в сокращенном виде. Незадолго до смерти Сталина, в 1952 г., появилась полная послевоенная версия «Книги о вкусной и здоровой пище», изданная с учетом «последних достижений науки о питании и пищевой промышленности». Однако идеологическая задача сочинения о том, как надлежит питаться в социалистическом обществе, не изменилась. Издание являлось наглядной демонстрацией вкусовых приоритетов имперского сталинизма с присущей ему тягой к показной роскоши.
Неудивительно, что в послевоенном советском обществе процветали хотя и немногочисленные, но популярные рестораны: до конца 1944 г. в основном коммерческие, а затем и обычные. К началу 1950-х гг. в крупных городах шла уже довольно бурная ресторанная жизнь, правда, присущая в основном представителям привилегированных слоев сталинского общества. Питерский поэт-шестидесятник Е. Рейн вспоминал: «Вообще в 50-е годы ресторанная жизнь кипела. Бурное ресторанное веселье — несколько истерическое — наследие сталинской эпохи. Такая у Сталина был стратегия. Одной рукой всех уничтожать, другой развлекать народ, особенно в столицах».
Одновременно власть систематически снижала цены на алкоголь. Водка в 1947 г. подешевела на 33%, а в 1953 г. — еще на 11%; крепкие и десертные вина в 1950 г. подешевели на 49%, а пиво — на 30%. Свободная продажа спиртного после отмены карточек, низкие цены на него и наличие мест, где можно было выпить в розлив, создавали все условия для развития пьянства. После Великой Отечественной войны согласно приказу Наркомторга СССР от 31 декабря 1945 г. в стране появилось множество коммерческих чайных, в которых подавались, кроме закодированного в названии заведения ассортимента, и водка, и пиво, и крепленое вино. С отменой карточного снабжения они практически вытеснили сам чай из чайных, которые превратились в места, где можно было дешево поесть и выпить. Эти точки известны еще и как «голубые дунаи» — название, данное народом для определения совмещенных в одном здании пивной и чайной. Современники вспоминали, что в таких заведениях можно было даже выпить-закусить в долг. Пользовались этим нередко и бывшие фронтовики. Сложный процесс адаптации к условиям мирной жизни в разрушенной, полунищей стране сопровождался злоупотреблением спиртными напитками. В дешевых питейных заведениях развязывались языки, лились слезы, царила своеобразная «шалманная демократия». Писатель Э. Казакевич записал в дневнике в мае 1950 г.: «День Победы... Я зашел в пивную. Два инвалида и слесарь-водопроводчик... пили пиво и вспоминали войну. Один плакал, йотом сказал: “Если будет война, я опять пойду”...» Власть, по-видимому, такое положение устраивало — так легче было контролировать настроения населения, у большинства которого было много сложных бытовых проблем.
Руководствуясь принципами имперского сталинизма, после окончания Великой Отечественной войны властные структуры вернулись к проблемам «высокой моды»: был воссоздан Московский Дом моделей, позднее преобразованный в Центральный (ЦДМ), а затем, в 1948-1949 гг. — в Общесоюзный (ОДМ). Издаваемый им «Журнал мод», возобновленный в 1948 г., теперь имел тираж 22 тыс. экземпляров. В других городах страны тоже стали создавать учреждения, призванные формировать вкусы и стиль населения в соответствии с общими указаниями модельеров центра. В конце 1940-х гг. работали ленинградский, рижский, таллиннский, киевский Дома моделей. Однако внешний вид советских людей менялся медленно.
Низкая заработная плата и медленно восстанавливающаяся легкая промышленность не позволяли людям прилично одеться. Многие долго донашивали военную форму. Модным силуэтом считалось то, что в Европе носили еще до войны. Характерной деталью и мужской, и женской одежды были накладные плечи, именуемые в среде портных «котлетами». Самые большие модники, промышлявшие на послевоенных барахолках, покупали там за бешеные деньги вещи, уже соответствовавшие модным направлениям конца 1940-х — начала 1950-х гг., например, туфли на толстой микропористой подошве, в простонародье именовавшейся «манной кашей». Идеологические структуры отслеживали это, в общем-то, невинное увлечение. Людей, носивших такую обувь, стали называть стилягами. Этот термин появился в 1949 г. — его придумал журналист Д. Беляев, напечатавший в «Крокодиле» фельетон с таким названием.
Еще одной характерной чертой повседневной жизни послевоенного времени стало усиление социальной дифференциации советского общества. Резко выросли доходы партийной и государственной номенклатуры, художественной элиты, высшей научной интеллигенции. Явное неравенство способствовало развитию преступности. Криминальная среда пополнялась за счет огромного количества сирот, беспризорных и бездомных детей. Существовало множество разнообразных бандитских шаек, буквально терроризировавших население. Их участники имели хорошее вооружение, свободно и легко владели им — у многих сказывался опыт только что закончившейся войны. В это же время совершалось и много крупных хищений социалистической собственности, что было прямым последствием дефицитной экономики.
Расслоение в советском послевоенном обществе подчеркивалось и наличием ярко выраженных маргинальных слоев населения. Ими, в частности, были многочисленные нищие-калеки. Инвалиды по действовавшему тогда законодательству, независимо от увечий, должны были ежегодно проходить медицинское освидетельствование на предмет нетрудоспособности. Многим это было трудно сделать, и они теряли пенсию, пополняя ряды нищих. Довольно широко было развито занятие спекуляцией. В молодежной среде получила распространение криминальная мода. Престижным было носить кепки-лондонки, белый шелковый шарф, черное двубортное пальто, широкие брюки заправлялись в высокие сапоги. Обязательным дополнением был нож-финка. Так выглядели «криминальные авторитеты» послевоенного времени.
В целом повседневность послевоенного времени отличалась показной помпезностью и наличием резких диссонансов. Однако общий стиль обыденной жизни характеризовался явной приподнятостью и ожиданием перемен.
